Что-то к рейтинговым мини я выдохлась. Уж ни читать ничего не хочется, ни комментить.
Жизнь боль.

Но (раз уж зашла в днявочку) брошу ссыль на отличный порнодраббл от команды Ватсонов "Нескрываемое восхищение", первый в посте: fk-2016.diary.ru/p210228422.htm
Порнуха по циклу рассказов АКД, рассказ ведется от имени Холмса, и все так вканонно, красиво, нежно и горячо, что прямо ах! Много я хорошего читала на ФБ-2016, но этот текст пробил до печенок.

@темы: фики

---

Oriella, добро пожаловать!

@темы: привет, заходите

---

ББ-квест

Ну вот, настало время ББ-квеста. Любимый цвет, любимый размер
Ежедневно получается читать по одному макси. Час дороги на работу, час дороги с работы, ну и полчаса за чаем вечером.
Пока нравится почти все. Комменты честно оставляю под выкладкой и еще немного на Инсайде

@темы: фики

---

О том, как важно вовремя остановиться

Дорогие ПЧ, у меня к вам серьезный вопрос.
И я прошу ответить на него честно.
Надо ли мне писать третью часть трилогии? Хотели бы вы читать продолжение "Черного тигра", или мне пора заткнуть фонтан?

Перечитала "Колесницу", перечитала "Черного тигра". Первый фик показался мне интереснее и ярче второго, несмотря на то, что в "Тигре" хватало побегушек и постреляшек. Это обычная беда сиквелов – как правило, сиквелы бледнее первой части. Я почти не знаю исключений (ну, разве что второй "Терминатор", хотя на нем точно надо было остановиться). Я могу писать дальше, я примерно знаю, что там дальше будет, но не превратится ли в глазах читателей это все в унылый сериал?
Сейчас (в конце второй части "Тигра") у нас условный хэппи-энд. Профессор жив и более-менее здоров, "Наутилус" вырвался из ловушки, Красновского отпустили, польская часть команды не затаит обиду на своего капитана. Можно счесть, что они уплыли в закат, и на этом успокоиться. Я даже могу в рамках бетинга второй части дописать еще пару глав о том, как Немо благополучно забрал из Марселя Конселя и Ишвари, чтобы это не висело ружьем на стене.
Но могу продолжать дальше, раскручивая очередной виток приключений.
Что скажете?

Вопрос: Надо ли писать третью часть трилогии?

1. Нет, угомонись уже.		0	(0%)
2. Допиши главу про то, как Ишвари и Консель возвращаются на "Наутилус", и на том закончи.		0	(0%)
3. Пиши третью часть как полноценное макси.		17	(94.44%)
4. Авторша, ты и второй частью уже задолбала!		0	(0%)
5. Мне все равно.		1	(5.56%)
Всего:		18

@темы: фики

---

Фикбук, кактусы, горькие слезы

Первое ощущение от Фикбука – ого, сколько тут всего! /потирая руки/
Второе ощущение от Фикбука – боже мой, за что?!
Несколько дней грызла кактусы, погружаясь в пучины тоски и депрессии. Ладно язык, хотя это отдельная боль – человека, читавшего некоторые фики посредством Промтопереводчика, косноязычием не испугаешь. Но сюжет, но логика, но характеры?

Нечленораздельные жалобы

Да, когда речь заходит о любимом каноне, я становлюсь трепетной фиялкой. Я вижу макси, да не одно, я хочу читать макси – но не могу продраться, глаза вытекают, хочется рыдать и плакать. Ужасно, когда в твоем фандоме три с половиной человека, а активно пишущих – и вовсе полтора. Весь приличный контент уже читан и перечитан, душа просит еще, но читать нечего, а на Фикбуке развалы кактусов разной степени горечи и колючести. И на текущей ФБ по любимому канону нет ничего. Ну то есть совсем ничего, ни одного завалящего драббла.
Нет, я с удовольствием читаю Библиотеку приключений, Неполицейские детективы, Стругацких, Советскую фантастику и многих других, но глубинный голод никак не уймется. Не додали, и не додадут уже, прямо чувствую, что недодадут.

---

Фикбук

Выложила "Колесницу" на фикбук. Теперь она будет жить здесь:
ficbook.net/readfic/4642033

Немного потыкала в разные кнопки. Поиск там хорошо организован, удобно. Дружелюбный интерфейс – можно менять цвет текста и фона, размер кегля. Но от содержания большей частью хочется плакать кровавыми слезами Нашла несколько макси с очень интересным замыслом, но язык, но логика Переписала бы все нафиг.
/Сняла белый плащ, бросила в стирку/

@темы: фики, Колесница Джаганнатха

---

Хронологический косяк в "Колеснице Джаганнатха"

Блин, рву на себе волосы и бегаю по стенам
Не прошло и года, как обнаружила в "Колеснице" хронологический косяк.
У меня история начинается в августе 1869 года, а в романе Аронакс сотоварищи сбежал с "Наутилуса" в июле 1868 года!
И автоматически все даты не сдвинешь, там многое завязано на определенные политические и общественные события.

Например

Суэцкий канал открыли для судоходства 17 ноября 1869 года, так что в апреле этого же года Аронакс никак не мог за три недели доплыть на "Наяде" от Марселя до Сиолима, а в апреле 1870-го – спокойно мог. Франко-прусская война (упоминается в 11 главе) началась в 1870-м, Парижская коммуна была в 1871-м... или профессору полтора года у д`Обиньи жить, или все нахрен переписывать, или, стыдливо шаркая ножкой, объявлять, что в реальности фика все события, описанные в романе "20 тысяч лье под водой", произошли на год позже, чем у Жюля Верна.

@темы: обоснуй, фики, Колесница Джаганнатха

---

Типа напоминание

"Кто, смелый, сумеет продолжить мое начинанье?" -
Воскликнуло солнце, скрываясь в вечернем тумане.
Безмолствовал мир. Лишь дрожанием тусклого света
Ответила плошка: "Владыка! Я сделаю это".
(с) Робиндранат Тагор

---

Лизюк, добро пожаловать!

@темы: привет, заходите

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ФБ-2016

Этим летом я в гамаке, но вот команды, за которыми буду следить:

баннеры

@темы: ФБ/ЗФБ

---

На даче интернета нет.
То есть формально он есть (мобильный, от Билайн), но по факту на 116 попыток открыть страницу 115 раз выскакивает "Веб-страница недоступна", и только на 116-й раз так и быть мне что-нибудь откроют в текстовом режиме. И то пока оно открывается, можно спокойно сходить попить чай.
И смски по полминуты уходят.
Так что с чтением новых фиков я обломалась. Надо было еще дома все на электронную книжку закачать. Зато перечитала "Китайскую казну" от Stella Lontana.
Автор фика может думать что угодно, но я там явственно вижу преслеш. Я тоже не представляю главных героев в одной койке (разве что глубоко замерзнувших и обнявшихся для сохранения тепла), но блин! Их настолько явно тянет друг к другу, что я не знаю, как это еще назвать.
Клодиус как всегда очарователен, Нольтиц как всегда великолепен. Оригинальный роман я прочитала с удовольствием, но перечитывать не буду. А "Китайскую казну" – буду, и еще не раз.


Upd от 14 июля. Снова уезжаю на дачу, могу пропасть на несколько дней. Приеду – отвечу всем.

@темы: жизненное, фики

---

Прооперировали

Вчера в мою тушку успешно внесли поправку, так что теперь я снова на связи. Огромное спасибо всем, кто меня утешал и морально поддерживал

Подробности

Результаты гистологии придут только через 2 недели, но врач сказала, что хрень была доброкачественная (скорее всего). Так что выдыхаем воздух и живем дальше

Поскольку у меня ярко выраженное фикрайтерство головного мозга, в любой новой ситуации я первым делом прикидываю, как это можно описать и не сгодится ли новый опыт для написания фиков Вчера был новый опыт под названием "общий наркоз". Признаюсь, была разочарована. Получила дыру в биографии, но без всяких эффектов.
Утром пришел анестезиолог, прочел курс молодого бойца. Сказал, что наркоз у них очень хороший, что перед началом операции в вену введут катетер, и это единственная процедура, которая будет болезненной – типа, дальше больно не будет. Ну ОК. Я уже на столе, ноги закрепили, левую руку на грудь, правую на зеленую подушечку. Наложили жгут. Я, как сознательная пациентка: "Кулаком работать?" Мне: "Нет, лежите спокойно".
Лежу спокойно. Чего-то воткнули в вену. И совсем не больно – в районной поликлинике кровь из вены и то больнее берут. Лежу, смотрю в потолок. Слышу, медсестра говорит: "Ну что, начинаем?" Ей отвечают: "Нет, девушка еще с нами, глаза открыты". Надо мной склоняется тетушка: "Посмотрите на меня. Скажите, левый или правый". Я смотрю на нее и туплю: "И левый, и правый". Она: "Нет, выберите что-то одно". Я: "Ну, левый". Потом буквально полсекунды ощущение онемения во всем теле – и я уже лежу в своей палате в полудреме. Все! Взяли киноленту, вырезали кусок, аккуратно склеили концы.
Потом весь оставшийся день валялась в койке и читала книжку. Место внесения поправки ныло, но умеренно, жить не мешало. А сегодня даже и не ноет, просто ощущается.

@темы: жизненное

---

И британский лев (главы 13-15)

Название, пока предварительное: И британский лев
Автор: Кериса
Бета: пока нету
Канон: Ж. Верн «20 000 лье под водой», постканон
Пейринг/Персонажи: профессор Аронакс, Консель, капитан Немо и команда «Наутилуса», ОМП и ОЖП в ассортименте
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: фик содержит сцены курения и употребления легких наркотиков
Примечания: текст является продолжением макси "Колесница Джаганнатха" и миди "Черный тигр, белый орел"

Глава 13

Глава 13

Я решился – и рассказал ему все. Я старался не упускать ни одной подробности – ни про то, что Красновский чувствовал себя обязанным народовольцам, ни про то, что неведомый Старик завлек его призывом продолжить борьбу за освобождение Польши, ни про то, что он считал чертеж торпеды настоящим и не догадывался об истинных планах британцев. Немо слушал меня с каменным лицом, но я всем своим существом чувствовал, как в нем поднимается тяжелый гнев. Однако он не прерывал меня, и я беспрепятственно завершил свой рассказ.
– Вы знали, что Красновский – британский агент, и молчали! – прорычал капитан, когда я наконец умолк. – Следуйте за мной.
Он резко развернулся и направился к люку. Не чуя под собою ног, я отправился следом.
Я думал, что капитан запрет меня на гауптвахте, где уже сидел Красновский, но он прошел дальше – в коридор, потом в библиотеку, и нажал на кнопку у двери, которую я раньше не замечал. Вскоре открылась противоположная дверь, и на пороге библиотеки появился встревоженный Збигнев. Немо отдал приказание на своем языке, в котором я различил имя Тадеуша, и Збигнев ушел.
Я ничего не понимал. Неужели его просто убьют – вот так, без суда и всяких церемоний? И кто – его соотечественник, бывший соратник по революционной борьбе? Я с ужасом смотрел на капитана, но тот делал вид, что не замечает меня. Прошло несколько минут прежде, чем дверь отворилась снова, и в библиотеку вошли Стефан, Эгельт и Андроникос, и, почти сразу – Збигнев, Тадеуш Красновский, Кшиштоф и еще один матрос-поляк – кажется, его звали Януш. У меня немного отлегло от сердца.
Эгельт и Андроникос были мрачны, Стефан – бледен как полотно. Збигнев и Януш выглядели скорее подавленными, и лишь на лице Кшиштофа застыла решимость.
Тадеуш Красновский тоже был бледен, однако никакого смятения я в нем не увидел. Он шел, гордо подняв голову и широко расправив плечи, и я легко себе представил, как он ровно с тем же выражением поднимается на эшафот. Войдя в библиотеку, Красновский сделал несколько шагов навстречу капитану Немо, остановился и с вызовом посмотрел ему в лицо.
– Господин Красновский! Мало того, что вы заманили нас в ловушку, – по-английски начал Немо самым резким тоном. – Мало того, что вы испортили запасы натрия и чуть не погубили «Наутилус». Мало того, что вы покушались на убийство и только чудом не убили господина Аронакса. Вы заключили сделку с неприятелем, вы знали, что Старик – британский агент, вы действовали по наущению британцев и инсценировали спасение господина Аронакса из плена ради того, чтобы обманом проникнуть на «Наутилус». Вы предали его, предали меня, вы предали своих соотечественников.
– Тадеуш, это правда? – тихо спросил Стефан.
Красновский повернулся к помощнику капитана. На его щеках вспыхнули красные пятна, но он не опустил глаз.
– Я знал, что Старик – британский агент, – звенящим голосом ответил он. – Я заключил с ним сделку и разыграл спасение Аронакса, чтобы попасть на «Наутилус», это правда. Но я не действовал по наущению британцев. Я не собирался исполнять условия сделки. Стефан, разве я хоть раз сказал тебе – оставь британцев в покое, давай топить русские корабли? Разве я предлагал тебе убить Даккара? Нет, я говорил и тебе, и ему, и вам всем – беспощадная смерть всем тиранам и всем империям! И Британской, и Российской, и Османской!
– Ты предлагал мне низложить капитана, ты забыл? – нахмурившись, возразил Стефан. – В ночь на семнадцатое октября, сразу после совета! Может, ты забыл и то, что я тебе ответил? Доброе дело не начинают с предательства, правое дело не нуждается во лжи. И ты со мной согласился! А потом взломал хранилище с натрием. Я не знаю, что у тебя в голове, Тадеуш. Надеюсь, ты просто обезумел, а не продал нас британцам.
– Я не продавал вас! – крикнул Красновский. – Можете убить меня, я знаю, что заслужил смерть. Но я вас не продавал!
– Ты и правда заслужил смерть, – холодно заявил Эгельт, глядя тому в глаза. – Причем уже трижды. За попытку бунта, за покушение на убийство капитана, за ложь и работу на наших врагов.
– Не стоит марать руки, – угрюмо возразил Андроникос. – Высадим его на необитаемый остров. Там он точно никого не предаст и не обманет.
– Согласен, – буркнул Збигнев.
– Нет! – воскликнул Красновский. – Лучше убейте!
Я впервые увидел в нем что-то похожее на страх – хотя скорее это было отчаяние. Мне невольно вспомнились его слова о годах, проведенных на каторге: «Гораздо хуже морозов то, что месяцами нет новостей. Как будто вы уже умерли, и ваша душа навеки забыта в пустоте между адом и раем». Этот человек носил свой ад с собой, мог ли он вынести годы одиночества?
– Стойте, подождите, – явно волнуясь, начал Кшиштоф. Он переминался с ноги на ногу и переводил взгляд с капитана Немо на Стефана и обратно. – Пожалуйста, выслушайте меня.
Немо пристально взглянул на него и еле заметно кивнул.
– Тадеуш предал нас, я с этим не спорю. Но он предал нас не из страха или алчности, а из любви к родине. Он слишком увлекся своей мечтой и позволил себя обмануть. Но разве нас ведет не та же мечта? Отомстить угнетателям, заставить тиранов трепетать от ужаса! Помогать тем, кто борется за свободу!
Кшиштоф с трудом перевел дыхание и обвел нас всех тревожным, ищущим взглядом.
– Да, Тадеуш был не прав. Ему надо было сразу все рассказать нам. Он хотел обмануть британцев, а вышло, что британцы обманули его. Он виноват и знает это. Но если мы убьем его – мы сыграем на руку нашим врагам. Они этого и ждут – что мы передеремся, вцепимся друг другу в глотки. Капитан, вы же знаете – они всегда так делали! И у вас, и у нас. Столкнуть маратхов и мусульман, столкнуть белое крыло восстания с красным, заставить индийцев и поляков воевать самим с собой!
Лицо Немо будто окаменело.
– Лучше не поднимайте эту тему, Кшиштоф, – процедил он.
Тот опустил глаза.
– Мы не должны отталкивать от себя своих товарищей, даже тех, кто оступился, – упрямо продолжил великан, глядя в пол. – Пусть Тадеуш не будет плавать с нами, но он еще принесет пользу революционному движению. Я за то, чтобы его отпустить. И не на необитаемый остров, а на берег, откуда он смог бы сам добраться до Польши. Не так много осталось настоящих бойцов, чтобы мы могли обходиться с ними, как с мусором под ногами. Я все.
В библиотеке наступила тишина. Я видел, что речь Кшиштофа произвела на присутствующих сильное впечатление, один Эгельт холодно усмехнулся.
– Предавший однажды предаст и во второй раз. Красновский слишком много знает. Я против того, чтобы его отпускать. Смерть или необитаемый остров, лучше смерть.
– Янек? – спросил Стефан.
– Необитаемый остров, – нехотя ответил тот.
Лицо Красновского залила смертельная бледность. Он смотрел на Стефана, но мне показалось, что он смотрит сквозь него, смотрит в лицо своему старому кошмару. Необитаемый остров страшил его больше смерти! Я мог только догадываться, какие демоны разрывают душу этого человека, когда он остается в одиночестве.
– Ну, а вы что скажете, господин Аронакс? – вдруг произнес капитан Немо.
Вздрогнув, я перевел взгляд на капитана и с удивлением понял, что я не второй подсудимый на этом собрании, а один из судей. Я обвел взглядом присутствующих; все выжидательно смотрели на меня – так, будто мое мнение было решающим.
– Я за то, чтобы отпустить господина Красновского, – твердо ответил я. – Обречь его на годы одиночества на необитаемом острове – все равно, что убить его, только медленно и мучительно. Если Тадеуш живет ради борьбы за освобождение Польши – пусть возвращается и продолжает борьбу. Я думаю, он уже понял, что становиться союзником врага – означает быть обманутым и использованным. Он заманил нас в ловушку, однако мы без потерь вырвались из нее. Силу украшает великодушие. Не нужно мстить тому, кто и так проиграл.
Кшиштоф бросил на меня взгляд, преисполненный горячей благодарности.
– Он может выдать Марсельца, – хмуро возразил Эгельт.
– Как можно выдать того, о ком ничего не знаешь? – с живостью откликнулся Кшиштоф.
– Ты был на веслах в ту ночь.
– И что? Я не найду это место, даже если мне приставят к виску пистолет.
Я не понимал, о ком они говорят – уж не о д`Обиньи ли?
– Даже если мы отпустим Тадеуша, необходимо, чтобы он посидел под замком до тех пор, пока мы не заберем пассажиров и не доберемся до мастерской, – сказал Стефан. – Может, поручим это Николя? – он обернулся к капитану.
Немо ответил ему долгим взглядом, который я не смог прочитать.
– Я еще не принял решение, – холодно заявил он, наконец. – Эгельт, Збигнев, отведите господина Красновского обратно на гауптвахту.
Я молча смотрел, как они уходят – Красновский, сохраняющий гордый вид, но показавшийся мне вдруг очень усталым, невозмутимый Эгельт, взъерошенный Збигнев. Вслед за ними из библиотеки вышли Кшиштоф и Януш. Я уже собрался было последовать их примеру, как услышал слова капитана Немо:
– Господин Аронакс, пожалуйста, останьтесь.

Глава 14

Глава 14

Я вернулся к столу, на котором еще лежала расстеленная карта Стамбула.
– Господин Аронакс, расскажите Стефану все то, что рассказали мне, – по-английски произнес Немо.
Я повторил свой рассказ, стараясь ничего не упустить. Бобровский молчал, не глядя на меня. Я чувствовал, что мои слова ранят его, что ему больно слышать подтверждение того, во что он долго не хотел верить. И когда я закончил, в библиотеке надолго воцарилось молчание.
– Каким будет твое решение, Стефан? – наконец спросил капитан.
Тот покачал головой.
– Я должен с ним поговорить. С глазу на глаз.
– Что ж.
Бобровский вышел из библиотеки, и мы с капитаном Немо остались вдвоем.
Я видел, что капитан больше не гневается. Он выглядел задумчивым и опечаленным, и я с тревогой спрашивал себя, чем вызвана эта печаль – уж не предчувствием ли боли, которую он причинит своему помощнику справедливым, но жестоким приговором?
– Вы простили его, не так ли? – вдруг спросил Немо, искоса глянув на меня.
– Да, капитан.
– А если бы ему удалось меня убить, вы его тоже простили бы?
Кровь отлила у меня от сердца.
– Если бы он убил вас – нет, не простил бы.
– И решили бы, что он достоин смерти?
– Смерть за смерть. Да.
– Однако от меня вы ждете милосердия, – не то спросил, не то просто заметил Немо.
Я опустил глаза на карту Стамбула, на голубую трещину Босфора, надвое рассекшую этот древний город. На русле пролива еще можно было различить полустершиеся карандашные пометки, которые я оставил прошлым утром.
– Я не жду от вас милосердия, господин Даккар, но всем сердцем надеюсь на него. Для многих членов вашей команды Тадеуш Красновский – хоть и оступившийся, но товарищ, и его гибель ляжет трещиной между ними и вами. Даже если они смолчат и признают вашу правоту.
– Значит, вы вступились за Красновского не ради него самого, а ради единства команды «Наутилуса»? – спросил капитан.
– И ради него самого, и ради единства команды, и ради вас… Мне будет больно, если вы возьмете на душу и эту смерть.
Немо горько усмехнулся и в задумчивости скрестил руки на груди.
Прошло еще несколько минут прежде, чем дверь отворилась, и в библиотеку вошел Стефан. Он был бледен, но спокоен, я видел, что он принял решение.
– Тадеуш просит убить его, но не оставлять на необитаемом острове, – по-английски произнес помощник капитана. – Я же прошу отпустить его. Он хочет вернуться в Польшу и продолжить борьбу. Он сказал, что не враг нам, и я ему верю. Я за него ручаюсь.
– Ты уже ручался за него, Стефан, – холодно заметил Немо.
– Что ж, рискну головой и поручусь еще раз, – спокойно отозвался Бобровский. – Тадеуш сказал, даже если мы будем просто плавать по морям и собирать ракушки, для дела мировой революции это будет лучше, чем если нас утопят или захватят. Пока мы есть, мы грозное напоминание всем деспотам, что они не всесильны, это его слова. Я знаю, он говорил искренне.
Немо прошелся по библиотеке в глубоких раздумьях.
– Что он знает про господина д`Обиньи?
– Ничего. Я ему не говорил ни слова, остальным ничего не известно.
– Он может назвать координаты мастерской.
– Не точнее, чем это сделал Нед Ленд, – ответил Стефан, покосившись на меня. – И думаю, нам в любом случае пора уходить оттуда. Британцы во второй раз терпят неудачу, пытаясь нас захватить, но я уверен, они на этом не остановятся. Когда мы заберем Ишвари и Конселя, у них останется лишь одна зацепка, но зато верная. В Канарском архипелаге не так много островов.
– Да… еще одна ловушка, – прошептал капитан. – Надо, чтобы мы добрались до мастерской раньше, чем Тадеуш Красновский окажется на свободе.
– Значит, ты отпускаешь его?
– Да.
Я почувствовал облегчение, которое трудно описать словами.
– Мы можем поручить его Иоаннидису и его людям… скажем, на пару недель, – предложил Стефан. – С тем, чтобы потом они высадили его в Порто Кагио или в Мармари.
– Хорошо, пусть будет так.
– Я скажу Кнуду, чтобы он взял курс на Крит.
И Стефан вышел из библиотеки.
Немо проводил его взглядом, потом повернулся ко мне и вдруг мягко улыбнулся.
– Не желаете ли сигару, господин Аронакс?
Я не курил уже много месяцев, но сейчас, наверно, выглядел так, будто сигара мне и правда не помешает.
– Не откажусь, спасибо.
Капитан снял с полки и протянул мне изящный портсигар из темного дерева, в котором лежали золотистые сигары, скрученные из мягких листьев особого вида водорослей, содержащих никотин. Сигары капитана Немо отличались необычным изысканным вкусом, а их дым неизменно успокаивал даже человека, находящегося в сильной тревоге. Признаюсь, после них вкус самого лучшего гаванского табака казался мне резким и грубым – и это была одна из причин, по которой я бросил курить.
Я раскурил сигару у светильника и глубоко затянулся. Ароматный дым всколыхнул во мне воспоминания трехлетней давности – как я разглядывал чертежи «Наутилуса» и зачарованно слушал объяснения капитана Немо. Со второй затяжкой по нервам прошла знакомая теплая волна, стирающая тревожное напряжение последних недель. Наверно, с непривычки действие морского табака показалось мне сильнее обычного. Я присел на один из диванов, выпустил аккуратное кольцо дыма и покосился на капитана. Тот держал сигару в руке, не зажигая ее, и внимательно смотрел на меня.
– Профессор, я не устаю благодарить судьбу за то, что она три года назад привела вас на мой корабль, – мягко произнес Немо.
Меня бросило в жар. Голос капитана был бархатным, но в глазах было что-то кошачье – с похожим выражением кот, припав к земле, следит за бантиком на веревочке. Я растерялся… но потом понял, что моя извращенная природа снова играет со мной злую шутку. Я напомнил себе, что помог вернуть капитану Ишвари и что он лишь выражает благодарность, естественную в такой ситуации.
– Вы очень добры, – тихо ответил я. – Однако в последний раз я принес с собой одно беспокойство.
– Это не ваша вина.
– Отчасти и моя. Я ведь довольно долго подозревал Тадеуша… но потом все равно поверил ему.
– Это не ваша вина, профессор. С разведкой Британской империи вам было не совладать, что бы вы ни делали.
– Однако если бы я отказался от идеи вернуться на «Наутилус», не ответил бы на ваше письмо, они не смогли бы вас достать. Они не знали места встречи, – сказал я.
Немо, наконец, тоже закурил сигару и опустился на диван подле меня.
– Так вы всерьез думали о том, чтобы не возвращаться на «Наутилус»? А сейчас – жалеете, что вернулись?
Мне явно требовалась новая затяжка, и я снова глубоко затянулся, надеясь, что капитан не заметит дрожи в моих пальцах.
– Когда мы были в ловушке, и я боялся, что вы убьете себя – да, я всем сердцем жалел, что не остался в Париже. Я привел врага на борт «Наутилуса», я навел британцев на ваш след. Я ночь за ночью думал, что ради своей… ради любви к морю и ради счастья изучать океан вместе с вами я погубил вас и всю вашу команду. Знаю, это были пустые сожаления, ибо никто из нас не знает будущего, но мы не всегда властны над своими мыслями.
Немо накрыл мою ладонь своей, и я вздрогнул так сильно, что пепел с сигары упал мне на брюки.
– Успокойтесь, профессор, – мягко произнес он. – Все уже позади.
Его ладонь была теплой, уверенной и твердой.
Я чувствовал, что у меня пылает не только лицо, но и уши. Я в ужасе подумал о том, как нелепо я выгляжу и что капитан может подумать обо мне. Лучше уж показаться трусом, чем… тем, кем я являлся.
Я забрал у него руку, резко встал и сделал несколько шагов к столу с картой.
– Прошу меня извинить, господин Даккар, нервы совсем расшатались, – сказал я, не оборачиваясь. – Я не воин, я действительно очень боялся. Наверно, боюсь и сейчас.
Немо промолчал, и я понял, что мне понадобятся все мои силы, чтобы снова посмотреть ему в лицо. Кровь шумела у меня в ушах, и немного кружилась голова – то ли от сигары, то ли от усталости, то ли от застарелого нервного напряжения.
Прошло несколько минут. Огонек сигары дотлел до моих пальцев, и я бросил окурок в пепельницу. Только после этого я заставил себя обернуться.
Капитан пристально смотрел на меня, и на губах его играла легкая полуулыбка, а в глазах мерцал дьявольский огонек. Я ждал, что он скажет что-нибудь ироническое, возможно, даже убийственно-саркастическое, но вместо этого услышал слова, произнесенные самым мягким тоном:
– Пьер, вы один из самых храбрых людей, которых я знаю. И вы не должны извиняться, это мне стоит извиниться перед вами. Я обещал вам кругосветное подводное путешествие, обещал показать самые удивительные страницы книги подводного мира, а вместо этого вам пришлось принимать участие в военной операции.
– Это не ваша вина, – тихо ответил я, невольно повторяя его слова.
– Однако я не отказываюсь от своих обещаний. Вы еще увидите то, чего не видел никто из ваших коллег. Море еще откроет вам свои секреты.
Немо поднялся с дивана, слегка поклонился мне, прощаясь, и вышел через дверь, ведущую в салон.

Глава 15

Глава 15

На следующее утро после позднего завтрака я пришел в салон. Стальные створки, закрывающие хрустальные окна, оказались распахнуты – впервые за множество дней. Я бросился к иллюминатору. Яркие солнечные лучи пронизывали чистейшие воды Средиземного моря, освещая пространство вокруг субмарины не хуже прожектора. «Наутилус» шел на глубине около тридцати метров над неровным каменистым дном, глубокими трещинами рассеченным на огромные угловатые глыбы. Когда-то здесь бушевали потоки лавы и падали вулканические бомбы, и море кипело в противоборстве с жаром земных недр. Теперь на черных валунах теснились многочисленные моллюски, губки и кораллы, расцвечивая поверхность камня волшебным ковром.
Я взглянул на карту, на которой Стефан ежедневно отмечал наше местоположение, и сверился с показаниями приборов. «Наутилус» шел на запад вдоль северного побережья Крита. Обрывистые крутые склоны этого гористого острова продолжались и под водой – глядя в левый иллюминатор, я видел постепенно поднимающееся дно – будто огромные неровные ступени, вырубленные семейством великанов. В правом иллюминаторе сияла густая синева – здесь глубина резко увеличивалась, и дно терялось во мгле.
Субмарина шла вдоль берега со скоростью около десяти узлов, и нас сопровождало множество рыб. Я видел стройных серебристых кефалей, стремительных полосатых тунцов с мощным обтекаемым телом, пеламид с темными спинами и тонкими серыми полосами на белых боках. Между расщелин ныряли медлительные желтохвостые губаны с ярко-красными плавниками и яркими синими точками на темном массивном теле. Поодаль я заметил несколько небольших серых акул – те предпочитали держаться от «Наутилуса» на безопасном расстоянии.
Я провел у иллюминатора несколько часов, наслаждаясь изменчивыми картинами подводного мира. Прозрачные воды и низкая скорость субмарины позволяли любоваться сменяющими друг друга видами и подмечать множество деталей. Огромные каменные глыбы сменялись чистейшим песком, а затем снова нагромождением глыб. Я видел осьминогов, прячущихся в щели при нашем приближении, разноцветных губок, напоминающие кувшины, заросли красных кораллов; обломки кораблекрушений – остовы давно затонувших кораблей, обросшие водорослями. Наконец, воды вокруг нас постепенно начали темнеть, и «Наутилус» поднялся ближе к поверхности. Теперь субмарина шла совсем медленно, будто рулевой отыскивал некое место или дожидался подходящего момента.
Вскоре слева открылся проход, и мы повернули к югу. Вокруг разом потемнело – я понял, что высокие гористые берега закрыли от нас заходящее солнце. Потом в густой синеве зажегся ослепительный свет – «Наутилус» включил прожектор. Электрическое сияние озарило неровное песчаное дно, усеянное валунами, обломками раковин и обрывками рыбачьих сетей, стаи рыб в страхе метнулись прочь – и прожектор погас. Потом снова вспыхнул и снова погас. Моторы заглохли, и субмарина мягко опустилась на дно на глубине около пятнадцати метров.
В какую потаенную бухту мы зашли, чтобы высадить Красновского? Я не мог этого определить.
Вскоре я услышал характерный стук, сопровождающий отделение спасательной шлюпки, и снова все стихло. Я ждал, напряженно прислушиваясь. Синева за иллюминатором медленно угасала, в салоне сгущался сумрак. Сквозь мягкий плеск фонтана смутно пробивались другие звуки – топот ног, обрывки голосов. Вдруг раздалось резкое дребезжание электрического звонка, и, почти сразу – свист насосов, откачивающих воду из балластных цистерн. Через минуту легкая качка возвестила, что «Наутилус» всплыл на поверхность.
Преисполненный любопытства, я поспешил подняться на палубу.
Как оказалось, ночь еще не вступила в свои права – солнце только садилось, и на верхушках высоких прибрежных скал еще горел оранжевый отблеск заката. Мы стояли в небольшой бухте шириной не больше мили. Из вод залива поднимались крутые каменистые склоны – безлесные, голые, покрытые кое-где чахлой растительностью. Западный берег был погружен в глубокую тень и казался неприступным, на востоке скалы немного отступали от воды, открывая узкую полоску пляжа.
Оглядевшись, я увидел шлюпку, идущую к нам от восточного берега. На веслах сидели шестеро матросов с «Наутилуса», но кроме них я разглядел троих мужчин в просторных черных одеждах. По-всей видимости, это и были люди Иоаннидиса, о которых упоминал Стефан.
Через несколько минут шлюпка ткнулась в борт субмарины, и критяне выбрались на палубу «Наутилуса» с ловкостью и уверенностью людей, делающих это не в первый раз. Все трое были одеты в черные просторные штаны, заправленные в высокие сапоги, длинные черные жилеты и рубахи навыпуск, перехваченные на талии широкими красными кушаками. На поясе у каждого висело по паре кинжалов. Платки на их головах, повязанные на пиратский манер, завершали разбойничий облик наших гостей.
Я смотрел на них во все глаза, но ни один из критян не обратил на меня ни малейшего внимания. Старший из мужчин обнялся с Андроникосом и почтительно поклонился капитану Немо, затем они оживленно заговорили по-новогречески.
Вскоре на палубу поднялись Стефан, Кшиштоф и Тадеуш Красновский. Критянин смерил Тадеуша оценивающим взглядом, кивнул и произнес еще несколько слов. Красновский держался спокойно и уверенно – он окинул быстрым цепким взглядом бухту и своих будущих сторожей, потом посмотрел на меня, на капитана Немо, на Стефана – не кланяясь, не извиняясь, но будто стараясь навсегда сохранить нас в памяти. Кшиштоф что-то сказал ему по-польски, тот кивнул, а потом шагнул к критянам и протянул им сложенные вместе руки, как бы предлагая наложить на себя путы. Старший критянин насмешливо улыбнулся и отрицательно качнул головой, а потом жестом указал на шлюпку. Больше не оглядываясь на нас, Красновский запрыгнул в лодку.
Я смотрел, как он уплывает – человек, казавшийся мне то врагом, то другом, то снова врагом. Кем он был на самом деле? И куда приведет его судьба? Пытаясь мысленно заглянуть в будущее, я не видел для Тадеуша спокойной жизни и мирной старости. Огонь, пылавший у него в душе, был обречен сжечь его дотла. Я не сомневался, что он сумеет добраться до Польши и что русский царь обретет в его лице упорного и беспощадного врага. Закончит ли Красновский свои дни на эшафоте, сгниет ли в тюремной камере, или ему посчастливится погибнуть в бою?
Через четверть часа шлюпка вернулась, и я спустился вниз, в свою каюту. На душе у меня было легко и спокойно – впервые за много недель. Я чувствовал, что мы победили – не только полковника Спенсера с его изощренными интригами, не только британскую военную машину, но и самих себя. И вторая победа виделась мне много драгоценнее первой. Команда «Наутилуса» прошла искушение бунтом, но сохранила верность капитану Немо. Стефан не предал его, не предали и матросы. Капитан Немо смог смирить мстительную ярость в своей душе и все-таки отпустил Красновского. А я? Разве я не шагнул в пропасть, доверив капитану жизнь Тадеуша и свою совесть?
Я слушал мягкое урчание моторов «Наутилуса» и тихий плеск морских вод, струящихся вокруг корпуса субмарины, и эти звуки наполняли меня ощущением простора и счастья. Подводный корабль больше не казался мне холодной и неумолимой машиной, в нем словно билось сердце, и мое сердце билось вместе с ним. Я больше не был чужим здесь, не был случайным пленником, прикованным к борту одной лишь силой обстоятельств. Будущее лежало в тумане, я не знал, что принесет завтрашний день, но для меня не было ничего желанней и правильнее, чем находиться именно здесь и сейчас.

Конец

запись создана: 11.06.2016 в 13:15

@темы: 20 тысяч лье под водой, фики, Колесница Джаганнатха

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О нарциссах-манипуляторах от Проститутки Кэт

Внезапно занесло по ссылке:
prostitutka-ket.livejournal.com/168433.html
Глубоко задумалась...
Кое-что стало понятнее.

---

И британский лев (главы 7-12)

Название, пока предварительное: И британский лев
Автор: Кериса
Бета: пока нету
Канон: Ж. Верн «20 000 лье под водой», постканон
Пейринг/Персонажи: профессор Аронакс, Консель, капитан Немо и команда «Наутилуса», ОМП и ОЖП в ассортименте
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: альтернативная клиническая картина травмы от электрического тока
Примечания: текст является продолжением макси "Колесница Джаганнатха" и миди "Черный тигр, белый орел"

Глава 7

Глава 7

9 ноября 1871 года мы снова подошли к Одессе. Как и раньше, спасательная шлюпка с «Наутилуса» всплыла на поверхность под покровом ночной темноты, а затем смешалась с рыболовными судами, заполнившими прибрежные воды. «Герр Шаванн» Эгельт, не расстававшийся со своим «помощником» Збигневым, посетил почтамт и получил телеграмму из Марселя, которая дожидалась его с 7 ноября.
«Судно которое рассчитывал рейсе тчк буду искать другие варианты Дюнсте».
Больше от Конселя не было ни слова.
Эгельт был человеком без нервов, потому что он не вернулся тотчас на шлюпку, а зашел в книжную лавку и попросил газет за последние два дня. Взрывам в Босфоре было посвящено несколько заметок, но из-за натянутых отношений России и Турции местным репортерам ничего существенного выяснить не удалось. Говорилось про сильный подводный взрыв близ Эмирган Корузу, про торговое судно из Валахии, поврежденное водяным столбом, выдвигались различные предположения – от правдоподобных до самых нелепых. «Наутилус» нигде не упоминался. Наши противники – кем бы они ни были – не афишировали своих целей.
Итак, «Наяды» в Марселе не оказалось, и весь наш план рухнул, как карточный домик. Я не мог даже предположить, о каких «других вариантах» говорил Консель. Вовлекать незнакомых людей в наш заговор было чистейшим безумием. Если сейчас враги не знали, прошел ли «Наутилус» через минные заграждения, взорвался ли или затаился в Черном море, то одно слово газетчикам о предложении Конселя погубило бы нас безвозвратно.
Это была если не катастрофа, то что-то близкое к ней.
Капитан Немо, надо отдать ему должное, прочитал телеграмму, не изменившись в лице. Передав телеграмму мне, он спросил, что, по моему мнению, собирается делать Консель. Я не знал. Я мог только корить себя за то, что не предусмотрел такого развития событий.
– Ну, что ж. Не получилось хитростью – пробьемся силой, – сказал Немо. – Теперь мы знаем, где находится третья минная завеса. Сделаем в ней проход!
И «Наутилус» снова направился к Босфору.
Всю ночь и весь следующий день я провел в неотступной тревоге. Я пытался поставить себя на место Конселя и понять, что он будет думать и как действовать. Увы, я понял, что слишком плохо знаю своего бывшего слугу!
Конечно, он расшифровал письмо и узнал, что мы в ловушке. Он по-прежнему был верен мне и бросился на помощь. Он благополучно добрался до Марселя, в тот же день отправился в порт разыскивать «Наяду» и выяснил, что она ушла в плавание. И – и что?
Я с ужасом осознал, что Консель на этом не успокоится и не предоставит событиям идти своим чередом. Я в беде, а это значит, что меня нужно срочно спасать. Я велел ему дать ложное сообщение в газеты – значит, правдами или неправдами это сообщение должно там появиться! Бедный малый не мог догадаться, что лучше всего ему было бы вовсе ничего не делать. Он, конечно, попытается вовлечь в заговор кого-нибудь еще (капитанов других кораблей? или непосредственно газетчиков?) и тем самым неминуемо нас погубит.

***
Утром 11 ноября капитан Немо привел «Наутилус» к площадке бывшей первой завесы. Наверху штормило, лил дождь, так что не было опасности, что кто-то разглядит субмарину сквозь бурные темные воды. Отсюда до третьей завесы было чуть больше полумили. Не так уж и близко, чтобы за короткий осенний день дойти, все разузнать и вернуться до наступления темноты.
Я едва дождался возвращения разведчиков, но вести, ими принесенные, показались мне последним гвоздем в гроб. Минрепы мин третьей завесы представляли собой не цепи, а стальные тросы, и они были приварены к якорям намертво. Не было возможности разогнуть звено, освободить минреп и отвести мину в сторону. Оставалось или выкапывать якорь, или пилить минреп – в обоих случаях тратя время и ежесекундно рискуя взрывом.
Изначально завеса состояла из пятнадцати или шестнадцати рядов, расположенных в четыре яруса. Во время нашего «прорыва» часть мин взорвалась, но это были в основном мины самого верхнего яруса. Если бы берега Босфора не принадлежали нашим врагам, вооруженным самым современным оружием и наверняка зорко следившим за водами пролива, можно было бы попробовать осторожно пройти над завесой в надводном положении. Теперь же, конечно, об этом не было и речи.
В ту ночь я лег спать, полубольной от тревоги и усталости. Мне снова снился полковник Спенсер – торжествующий, с насмешливой улыбкой. «У вашего друга, господин Аронакс, ни фантазии, ни изобретательности». Я пытался бежать, я помнил, что должен спасти принцессу Ишвари, но лестница, ведущая на первый этаж дворца герцогов де Карвалью, приводила в кабинет, заваленный книгами. Полковник откидывался в высоком кожаном кресле: «У вас будет время подумать, господин Аронакс. Смерть от жажды – долгая смерть».
Мучительным усилием я распахнул глаза и вырвался из тенет вязкого кошмара. Стояла глубокая тишина – моторы не работали, субмарина снова лежала на дне у входа в Босфор. И в этой тишине я услышал звуки музыки – прекрасной, но невыразимо печальной.
Капитан играл на органе. Впервые за несколько недель.
Я мог бы поклясться, что никогда не слышал этой мелодии. Она была словно рыдание одинокой души над раскрытой могилой, протяжный зов в холодной ненастной ночи – зов, на который не будет ответа. Прислушиваясь, я сел на кровати, мое сердце трепетало от сострадания. Немо был прекрасным музыкантом – звуки, плывущие по «Наутилусу», проникали прямо в душу.
Поколебавшись, я включил ночник, оделся и вышел в проход, ведущий к салону.
В зале царил глубокий сумрак. Капитан сидел за шпильтишем, и под его пальцами рождалась мелодия, от которой хотелось плакать. Перед ним не было нот – он или знал эту мелодию наизусть, или сам сочинял ее – прямо сейчас, на моих глазах.
Я замер у двери, затаив дыхание. Мне хотелось подойти ближе, но я не решался потревожить капитана и вторгнуться в его грезы. Чарующие звуки лились и лились… но вдруг Немо замер, и мелодия оборвалась.
– Господин Аронакс, – произнес он, не оборачиваясь.
– Да, капитан, – тихо ответил я.
– Вам пора уходить.
– Извините, что побеспокоил вас, – сказал я и повернулся к двери.
– Нет, стойте. Вы меня не поняли. Вам пора уходить с «Наутилуса».
Мое сердце будто сжала ледяная рука. Именно этого я и боялся – наверно, больше всего на свете.
– Капитан, мы уже говорили об этом, – проговорил я, снова оборачиваясь к нему. – Что бы ни случилось, я вас не оставлю.
– Это исключено, – резко ответил он. – Выберите берег, на котором вы предпочли бы оказаться.
– Я предпочту остаться на «Наутилусе».
– Профессор, вы вынуждаете меня повторяться! – Немо, наконец, обернулся ко мне, его брови гневно сдвинулись.
Я старался отвечать спокойно, но чувствовал, что мой голос начинает дрожать:
– Капитан, вы предоставили своим людям выбор. Я тоже член экипажа и тоже имею право выбирать.
– Вы не член экипажа.
– Вот как?
Он резко поднялся и сделал несколько шагов в мою сторону. Кажется, я разгневал его, но и меня начинало трясти от горя и ярости.
– Да, вы не член экипажа, – уже спокойнее ответил Немо. – Вы мой гость. И я не хочу, чтобы вы погибли.
– Я уже погиб, господин Даккар. И ни вы, ни я не в силах этого изменить.
Он нахмурился и скрестил руки на груди.
– Профессор, вы говорите вздор. Вы не государственный преступник, преследуемый самой могущественной империей на Земле. Вы сможете вернуться в Париж. Британцы вас не тронут, им нужен я, а не вы.
– Я вернусь в Париж, только если вы вернетесь вместе со мной. Или если отправитесь еще куда-нибудь, а не похороните себя на дне Черного моря. В Южную Америку, в Канаду…
– Довольно! – крикнул Немо. – Я никогда не вернусь на сушу, и вы это прекрасно знаете!
– Что ж, если вы вольны обрекать себя на смерть, то почему я не волен?
Немо посмотрел на меня так, будто хотел уничтожить. Я впервые явно и открыто противопоставил его воле – свою, впервые смотрел ему в глаза, не собираясь уступать.
– Господин Аронакс, я не спрашиваю вас, хотите ли вы остаться на «Наутилусе»! – холодно произнес он, повысив голос. – Это мой корабль, и здесь все будет так, как скажу я. Вы отправитесь на берег, это не обсуждается.
– Обсуждается, – возразил я. – Это ваш корабль, но я – не ваш, и вы не вправе распоряжаться моей жизнью и смертью. Я сам решаю, кому мне служить, как жить и как умирать. Я остаюсь. Если вам так угодно, можете вышвырнуть меня за борт.
На миг мне показалось, что он меня убьет. Он шагнул ко мне, сжав кулаки, его глаза метали молнии, а грудь тяжело вздымалась от гнева. В любое другое время его ярость привела бы меня в ужас, но сейчас я смотрел в глаза совсем другому ужасу, куда страшнее смерти от его руки. Я не шевельнулся и не отвел взгляд, и он сам остановился в шаге от меня.
– Профессор, вы преступаете все границы, – прорычал Немо.
– Да, и еще не раз их преступлю.
– Что ж, оставайтесь. Но знайте – когда батареи иссякнут и «Наутилус» опустится на дно, я лично убью вас.
– Как вам будет угодно, – ответил я.
Он еще несколько мгновений прожигал меня взглядом, а потом резко развернулся и ушел в свою каюту.

Глава 8

Глава 8

Я вернулся к себе. Не раздеваясь, лег на кровать и долго лежал в полной темноте, без сна, но и не бодрствуя. Мой разум будто оцепенел, а душу затопило отчаяние, черное и вязкое, как деготь. Я не чувствовал, что победил, оставшись на «Наутилусе». Стояла глубокая тишина, но мне чудилось, что я еще слышу рыдание органа, и что-то во мне рыдало вместе с ним. Потом я заснул и снова увидел в иллюминаторе мрачную заиленную равнину, на которой не было ничего живого. Там, во сне, я знал, что это и есть вечность, что мне уготована – вечность холода, неподвижности и одиночества.
Проснулся я от осторожного стука в дверь.
– Господин Аронакс!
Я сел на кровати, включил свет. Бросил взгляд на часы – четверть десятого утра.
– Да, войдите.
Дверь отворилась, и ко мне в каюту вошел великан Кшиштоф. Вошел и тут же тихо прикрыл за собою дверь.
– Господин Аронакс, доброе утро. Тадеуш Красновский хотел бы с вами поговорить.
Я покачал головой.
– Боюсь, мне не о чем разговаривать с Тадеушем Красновским.
Кшиштоф кивнул.
– Он сказал, что именно так вы и ответите. И все же он очень просит вас к нему зайти. Он говорит, у него есть сведения, которые вас заинтересуют.
Я посмотрел на Кшиштофа внимательнее. Тот выглядел смущенным и опечаленным, и мне показалось, что он тяготится просьбой своего бывшего товарища. А может, и не бывшего – ведь Кшиштоф поддержал его во время бунта.
– Когда он хочет меня видеть?
– Если вы не против, то прямо сейчас.
– Что ж, идемте.
Мы прошли узким проходом, ведущим к центральному трапу. Комната, служившая сейчас гауптвахтой, была мне хорошо знакома – именно здесь нас запирали с Конселем и Недом Лендом во время первого пребывания на «Наутилусе». Кшиштоф вынул из кармана ключ, отпер дверь и пропустил меня внутрь. Потом дверь закрылась, и мы с Красновским остались вдвоем.
Я смотрел на человека, который завлек нас в ловушку, и не чувствовал ни гнева, ни ненависти, только холодное неприятие. Когда я вошел, он поднялся мне навстречу. Он выглядел спокойным и собранным, недобрые кошачьи глаза смотрели на меня уверенно, жестко. Я понял, что трехнедельное заточение никак не затронуло молодого поляка – видимо, он знавал заточение куда суровее и длительнее.
– Господин Аронакс, наверно, я должен извиниться за то, что чуть не убил вас, – начал Красновский.
– Если вы не чувствуете раскаяния, то извиняться не стоит, – ответил я.
– Если бы вы погибли, я, возможно, и почувствовал бы раскаяние… Но сейчас я солгал бы, если б сказал, что казнюсь и терзаюсь.
Он вдруг нахмурился и отвел от меня взгляд.
– Хотя нет, вру. Я и казнюсь, и терзаюсь. Но не из-за этого выстрела, а из-за того, что оказался слюнявым щенком и идиотом. Дал себя обмануть и вас обманул, – он снова исподлобья взглянул на меня. – Садитесь, господин Аронакс. Я расскажу, как вышел на вас в Париже и что было потом… и это будет долгая история.
Я сел на одну из лавок. Красновский остался стоять, а потом и вовсе начал ходить туда и сюда по камере, будто постоянное движение помогало ему и думать, и излагать.
– Прошлой осенью я бежал с каторги на Слюдяном Зимовье. Добрался до Петербурга, остановился на конспиративной квартире у... впрочем, это не важно. В конце концов, они изготовили мне фальшивые документы, и я уехал в Лондон. Туда перебралось много наших, кого отпустили или кто сумел бежать. Лондонской полиции не было до нас дела. А вот кое-кому другому было.
В конце июня мне передали, что со мной ищет встречи связной от народовольцев. Они мне здорово помогли, и я решил, что обязан отдать долг. Пришел на встречу… вот только тот человек не был народовольцем и даже не был русским. Он сказал, что я могу называть его Старик. И этот Старик спросил меня, готов ли я и дальше сражаться за освобождение Польши и бороться с царским самодержавием.
Красновский остановился и посмотрел на меня со странной болезненной улыбкой.
– Я ответил, что всегда готов. И тогда он спросил, слышал ли я что-нибудь о «Наутилусе». Я слышал, еще на каторге, но Старику сказал, что нет, и тогда он дал мне почитать интервью с одним канадцем, гарпунером, который был захвачен на «Наутилусе» в плен, а потом бежал. Вы, конечно, тоже читали это интервью.
Я молча кивнул. Я уже догадывался, что будет дальше.
– Не рассказать, что со мной тогда было. Я ведь не верил рассказам о «Наутилусе», думал, это легенда, мечта, фата-моргана, сказка, выдуманная, чтобы не сойти с ума на каторге, а оказалось, что он существует, и вот свидетельство человека, который прожил на нем десять месяцев. Старик сказал, что по его сведениям, в экипаже «Наутилуса» есть несколько поляков, а среди них – человек, которого я хорошо знаю. И что он, Старик, поможет мне попасть на борт, если я пообещаю ему перенаправить атаки «Наутилуса» с Британской на Российскую империю.
Красновский остановился и невесело рассмеялся.
– Вы спросите, как я мог пойти на это? Мог, и легко. Я жаждал мести, как жаждут солнца в конце полярной ночи, а о том, чтобы попасть на «Наутилус», даже не мечтал. И вот передо мной сидит человек, который предлагает стать членом экипажа корабля-легенды и топить русские корабли. «Вы умный человек, господин Красновский, вас не используешь втемную, – говорил он мне. – Поэтому я буду с вами полностью откровенен. Конечно, мы предпочли бы, чтобы вы отдали «Наутилус» нам, но я прекрасно понимаю, что вы никогда этого не сделаете, а даже если пообещаете, то солжете. Однако меня устроит, если вы перенаправите месть экипажа «Наутилуса» на Российскую империю. Вам же есть за что мстить, не так ли?»
– Нам? – повторил я. – Он сказал, от чьего имени выступает?
– Да, от имени Великобритании, – ответил Красновский и с вызовом посмотрел на меня.
С тихим щелчком недостающие части головоломки встали, наконец, на место. Теперь я мог охватить взглядом всю картину целиком, пусть даже в ней и оставалось несколько белых пятен. Капитан Немо был прав в своих подозрениях – и мое похищение в Гавре, и неожиданное спасение, и засада на моле, и ружейный огонь, который чудесным образом никого не задел – все это имело одну цель: привести Красновского на «Наутилус».
– Значит, это британцы приказали вам убить капитана? – спросил я, только чтобы убедиться.
– Нет! – воскликнул Красновский. – Клянусь вам, нет! Господин Аронакс, я знаю, что вы обо мне думаете, но позвольте мне закончить, а потом уже делайте выводы.
– Хорошо, я вас внимательно слушаю и больше не перебиваю.
Красновский глубоко вздохнул и снова прошелся взад и вперед по камере.
– Старик сказал, что снабдит меня важными сведениями, которые прибавят мне веса на подводном корабле и заставят капитана поверить мне. Он рассказал про торпеды Уайтхэда и Александровского, про готовящиеся испытания, и обещал достать чертежи. Он говорил, что у него в окружении русского царя есть свой агент, и что сведения будут самыми верными.
«А на самом деле он просто хотел заманить «Наутилус» в Черное море», – подумал я.
– А потом он рассказал про вас – то, чего не было в интервью того канадца. Кто вы, кем работаете и чем занимаетесь, где живете и куда ходите. За вами и правда следили, господин Аронакс. За каждым вашим шагом. И почту вашу вскрывали.
– Это я уже понял.
Красновский невесело усмехнулся.
– Я ведь почти и не врал вам тогда. Все было правдой – и то, что вас вели от дома, и про британских шпиков, и про то, что вас должны были взять сразу по приезду в Гавр. Только я заранее знал, что вы не позволите никого убить и останетесь в поезде. И что решите от меня сбежать. И Старик это знал. Все вышло, как он планировал, до малейшей детали.
Я прикрыл глаза и снова, как наяву, увидел залитую дождем привокзальную площадь Гавра, пролетку и рыжего верзилу, забирающего у меня из рук саквояж.
– Значит, вы не ломали пальцы тому бандиту? Кучеру.
– Нет, не ломал. Но сломал бы, если б не знал, куда вас увезли. Старик говорил – чтобы нам поверили, все должно быть по-настоящему.
Да, надо было по-настоящему пытать меня жаждой, чтобы я проникся горячей благодарностью к своему спасителю и привел его на «Наутилус». И по-настоящему выбираться на мол из пляшущей в волнах утлой лодки, рискуя свалиться в ледяную черную воду. И стоять под дулом электрического ружья. В каждой детали происшедшего я узнавал холодный ум и дьявольскую хитрость Спенсера, который всех заставил страдать и рисковать – кроме самого себя.
– Зачем же вы стреляли в капитана, Тадеуш?
– Я хотел, чтобы капитаном стал Стефан, – глухо ответил Красновский. – В тот момент хотел, сейчас уже не хочу. Я… Это сложно объяснить.
Он замолчал, глядя в пол, и я впервые увидел на его бледных впалых щеках красные пятна румянца.
– Я слишком много думал о «Наутилусе», – наконец, произнес он. – Слишком хотел на него попасть. И придумал то, чего никогда не было. Не знаю, как вам объяснить.
– Я понимаю, – тихо сказал я.
– Никто не даст нам избавления – ни бог, ни царь и не герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой, – чуть нараспев произнес Красновский, и я узнал куплет песни, которую много пели в дни Парижской коммуны.
– Боюсь, что никакого освобождения мы уже не добьемся, – возразил я. – Босфор по-прежнему перекрыт. Мы уничтожили две минные завесы из трех, но третью уничтожать нечем. Британцы обманули вас, Тадеуш. Никто не собирался отдавать вам «Наутилус» и перенаправлять его атаки на русские корабли. Они использовали вас, чтобы заманить нас в ловушку, вот и все.
– Я знаю, – пробормотал он. – Знаю.
– А теперь капитан готов затопить «Наутилус» в центре Черного моря, только чтобы не отдавать его британцам. И еще неизвестно, что будет с командой.
Красновский угрюмо посмотрел на меня.
– Даккару надо было меньше слушать вас, профессор. И начать войну еще три недели назад. И мы не сидели бы в Черном море, как мышь с прищемленным хвостом в мышеловке. Британцы вон не боятся замарать рук – и под ними полмира.
Я почувствовал, что меня снова охватывает гнев.
– Господин Красновский, спуститесь с небес на землю! Полагаете, турки не ведают, что происходит на их земле? И не знают, кого именно ловят британцы в проливе, ведущем через их столицу? Если бы мы атаковали турецкое судно, неважно чем, пусть даже торпедой Александровского, думаете, они бы не знали, что это именно мы, а не русские?
Между нами повисло напряженное молчание – и в наступившей тишине я услышал, как заработали моторы «Наутилуса». Слабый толчок возвестил, что субмарина оторвалась от дна. Мы снова начали движение – и я не знал, куда.

Глава 9

Глава 9

Я поднялся на ноги. Снова спорить с Красновским мне не хотелось, да и он, по-видимому, уже сказал мне все, что хотел. Коротко поклонившись ему, я шагнул к двери – однако новая мысль внезапно пришла мне в голову.
– Тадеуш, – сказал я, оборачиваясь. – Почему вы решили рассказать это мне, а не капитану?
Красновский пожал плечами.
– Даккар меня сразу убьет. Он и так… – он быстро взглянул на меня и покачал головой. – Если мы все погибнем, пусть это останется между нами, господин Аронакс. Но если «Наутилус» выберется из Черного моря и капитан меня отпустит, расскажите ему. Пусть знает – британцы знают про Стефана, и не от меня.
– Хорошо.
Я вышел в коридор и кивнул Кшиштофу в знак того, что разговор окончен. Тот снова запер дверь гауптвахты, а я отправился в салон, чтобы посмотреть на показания приборов. «Наутилус» шел на север со скоростью около пятнадцати узлов. По-видимому, капитан еще не потерял надежды получить весточку от Конселя – или же хотел окончательно убедиться, что наш план провалился.
Хрустальные окна салона были плотно закрыты ставнями. Мы шли к Одессе на глубине двадцать метров – слишком близко к поверхности, чтобы включать прожектор даже днем. На душе у меня было смутно. Черное отчаяние, затопившее мою душу этой ночью, отступило, но никуда не ушло. Я думал об истории, рассказанной Красновским, о хитроумном замысле, приведшем «Наутилус» в Черное море – и невольно поражался злому гению полковника Спенсера, сумевшего сплести нити наших судеб в паучью сеть. Глядя в прошлое, я не видел для себя возможности избежать ловушки. Вернувшись из Гавра в Париж, я уже ступил одной ногой в ловчую яму. Надо было полностью отказаться от надежды вернуться на «Наутилус» и оборвать любые связи с капитаном Немо – лишь тогда я бы смог воспрепятствовать изощренной интриге полковника.
Если бы я мог предвидеть будущее!

***
12 ноября в два часа пополудни мы подошли к Одессе, а на следующее утро Эгельт со Збигневым на шлюпке отправились в город. Вернулись они с наступлением темноты, когда я уже весь извелся от нетерпения и мучительной тревоги.
На этот раз я не стал подниматься на палубу – наверху лил дождь пополам со снегом, штормовой ветер сбивал с ног, и субмарину заметно раскачивало на высокой крутой волне. Сидя в библиотеке, я напряженно прислушивался к топоту матросских ботинок и характерному лязгу, сопровождающему укладку и закрепление шлюпки в гнезде на корме «Наутилуса». Потом раздалось шипение, означающее поступление воды в балластные цистерны: приняв на борт разведчиков и обновив запасы воздуха, субмарина снова погружалась в морскую пучину.
Вскоре отворилась дверь, и в библиотеку вошел капитан Немо.
– Вот вы где, господин Аронакс! – воскликнул он. – А я вас искал. Консель прислал зашифрованную телеграмму. Не желаете ли принять участие в расшифровке?
Я смотрел на капитана, не веря своим глазам. Он улыбался. Берет, куртка из тюленьей кожи и высокие сапоги на нем были мокрыми от дождя и ярко блестели в свете ламп, а обычно бледные щеки покрывал румянец. Весь его облик дышал грозной радостью, будто перед нами наконец-то предстал неприятель, с которым можно сразиться лицом к лицу.
– Охотно, но где?..
Немо достал из внутреннего кармана куртки телеграмму и протянул мне.
«Нашел судно тчк остановился Жака и Мадлен тчк готов экспедиции Дюнсте».
Я перечитывал телеграмму снова и снова, чувствуя, как с души скатывается тяжелый камень, а на глазах закипают слезы облегчения. Я понял, что недооценил Конселя – он не собирался делать глупости, что я ему приписывал, а обратился к человеку, который один мог нас спасти в создавшемся положении.
– Он у Франсуа д`Обиньи, – сказал я, поднимая глаза на капитана. – Жак и Мадлен – это Жак Орэ и Мадлен Брюньон, матрос и домоправительница д`Обиньи, я хорошо знаю их обоих. Видимо, Консель пренебрег моим запретом и все-таки отправился к Франсуа, и это лучшее, что он мог сделать. Франсуа знает весь Марсель, он найдет людей, которые объявят, что видели «Наутилус». Уже нашел, – поправился я, снова взглянув на телеграмму.
– Что ж, прекрасно! – ответил Немо. – Если эти люди никак не будут связаны с «Наядой», это прибавит их словам убедительности.
– Именно так! А слова «готов экспедиции» означают, что у них уже все готово. Консель и так был готов к экспедиции, ему не нужно было тратить целых три слова на то, чтобы высказать очевидное.
Капитан скрестил руки на груди и в задумчивости прошелся по комнате.
– Однако Консель мог привести шпионов к дому вашего друга. А те – встретить Ишвари, – нахмурился он. – Я, конечно, не думаю, что британцы отправили следить за Конселем людей, знающих Ишвари в лицо…
– Спенсер считает, что Ишвари на «Наутилусе», – возразил я. – Во Франции ее зовут Мари де ла Фюи. Она одевается как француженка и говорит по-французски. Я уверен, что в ближайшее время ей нечего опасаться… а потом вы заберете и ее, и Конселя.
– Да, если нам удастся вырваться.
– Сейчас шансы велики как никогда.
Немо внимательно посмотрел на меня, а потом его губы снова тронула легкая улыбка.
– Я вижу, профессор, что вы уже не сомневаетесь в успехе нашего плана.
– Как я могу не сомневаться? На все воля Провидения! Но если наши враги не ясновидящие, они не узнают, что мы остались в Черном море и что свидетельства очевидцев – ложь. А значит, им придется открыть Босфор. Или хотя бы убрать мины верхнего яруса, чтобы в пролив могли войти зерновозы и баржи с лесом.
– Что ж, посмотрим! Мы сделали все, что могли, остается затаиться и ждать.
Капитан вышел из библиотеки. Спустя несколько минут моторы «Наутилуса» мягко загудели, корпус наполнился еле заметной вибрацией, и меня качнуло в сторону кормы. Мы снова шли на юг, к Босфору – как я надеялся, в последний раз.

***
Потянулись дни ожидания. «Наутилус» лежал на дне в нескольких милях от турецкого берега, всплывая на поверхность раз в три дня и всегда глубокой ночью – только чтобы обновить запасы воздуха. Натрия для питания электрических батарей осталось совсем немного, так что мы перешли в режим суровой экономии. Опреснительная установка работала, но подогрев воды свели до минимума, и вода из кранов текла еле теплая. Отопительные приборы тоже почти не грели, за бортом стояла глубокая осень, так что температура воздуха в каютах едва поднималась до 14 градусов Цельсия. Законсервированная пища подошла к концу, и чтобы прокормиться, приходилось собирать устриц, мидии, крабов и рапанов со дна Черного моря, а раз в три дня выходить на рыбную ловлю на спасательной шлюпке. В качестве необходимого противоцинготного средства наш кок использовал морской салат ульву – зеленую водоросль, чьи широкие листовые пластинки действительно напоминают салат. К счастью, продуктивность Черного моря настолько высока, что ни голодать, ни даже сокращать рацион нам не пришлось. Если бы не постоянный холод, мне вообще не на что было бы жаловаться!
В эти дни капитан Немо много времени проводил в библиотеке, и я пользовался случаем, чтобы побыть рядом с ним. Обычно я приходил в библиотеку сразу после завтрака, устраивался на одном из кожаных диванов с томиком Марка Аврелия, Сенеки Младшего или Тацита, и обращался к великим умам древности, восстанавливая заодно и свое знание латыни. Одет я был тепло – в сапоги, брюки на гагачьем пуху и меховую куртку, но руки все равно постоянно мерзли, так, что к обеду мне становилось трудно переворачивать страницы. Тогда я откладывал книгу, прятал руки в карманы и делал вид, что задремываю, а сам украдкой наблюдал за капитаном.
Немо много работал, и я не сразу понял, над чем именно. Он во множестве делал расчеты и что-то чертил, часто пользовался справочниками и тригонометрическими таблицами. Стол посреди библиотеки был завален карандашными набросками и обрывками чертежей. На бумажных листах я снова и снова видел изображение длинного веретенообразного предмета, чем-то похожего на «Наутилус», с коническим носом и винтом в задней части. Только через несколько дней я сообразил, что это торпеда. Капитан Немо не удовлетворился торпедами Александровского, он пытался сконструировать свою!
Я не отвлекал его вопросами или пустыми разговорами, и часто мне казалось, что он вообще забывает о моем присутствии. Мне нравилось смотреть на его лицо, будто освещенное изнутри работой увлеченного ума, мне нравилось наблюдать, как его длинные изящные пальцы ловко обходятся с циркулем, линейкой и транспортиром. Ожидание освобождения наверняка томило бы меня, если бы не присутствие капитана, но рядом с ним я не чувствовал ни страха, ни уныния.

***
Через десять дней, 25 ноября, разведчики ушли в Босфор, но вернулись ни с чем. Третья минная завеса оставалась неизменной и неприступной.

Глава 10

Глава 10

Теперь режим экономии стал еще жестче. Вода из кранов текла ледяная, и я умывался, стуча зубами от холода. Верхний свет в салоне и библиотеке не включали, только неяркие переносные фонари, и теперь я, как и весь экипаж «Наутилуса», проводил дни в глубоком сумраке. Меня против воли одолевали тоскливые думы. Что, если британцы так и не откроют Босфор? Или сделают это через два-три месяца, когда запасов натрия на борту «Наутилуса» не хватит, чтобы дойти до каменноугольных копей на дне Атлантического океана? Я вспоминал островок с потухшим вулканом, огромную пещеру там, где когда-то бурлила лава, и где капитан Немо установил оборудование для производства натрия по методу Девилля. Сейчас эта пещера казалась мне столько же далекой и недоступной, как лунные моря.
Несколько дней подряд капитан Немо вместе с двумя самыми крепкими матросами уходил на разведку к третьей минной завесе. Отцепить минреп от якоря было невозможно, перепиливать минреп – слишком опасно, оставалось осторожно выкапывать якорь каждой мины и отводить ее в сторону. Три человека справлялись с этой задачей за два часа. Однако фарватер Босфора перекрывали сотни мин, а ноябрьские дни были слишком коротки – до иссякания запасов натрия мы не успевали расчистить себе путь.
И все-таки я не терял надежды. Время истекало не только для нас, но и для наших врагов. На рейде ввиду входа в Босфор скопилось больше дюжины большегрузных судов, ожидающих входа в пролив. Торговля хлебом и лесом стояла, с каждым днем увеличивая убытки торговцев. Мы не знали, что творится наверху, во внешнем мире, но надеялись, что давление на турецкого султана не ослабевает.
Мучительней всего был постоянный холод, к которому я так и не смог привыкнуть. От гаврского плена, от лихорадки на баркасе, от ранения электрической пулей я сильно исхудал и теперь все время мерз. Теплая одежда не помогала, мне казалось, могильный холод пронизывает меня изнутри.
В отсутствии капитана Немо полутемная библиотека стала для меня подобием склепа, и я начал проводить дни у себя в каюте. Я или читал, пытаясь отвлечься, или бездумно лежал на кровати, спрятав руки в карманы. Пробовал вести дневник, но окоченевшие пальцы не слушались, и строчки выходили угловатыми и неровными. Дни тянулись бесконечно, но еще хуже были ночи – лежа неподвижно, я замерзал до костей и утром с трудом поднимался с койки.
Помню, вечером 30 ноября я долго не мог заснуть. Подтянув колени к груди и поплотнее закутавшись в одеяло, чтобы хоть как-то согреться, я прислушивался к шагам в каюте капитана Немо. Тот снова ходил от стены к стене, то ли размышляя, то ли давая выход тревожному нетерпению. Я понимал, что наше заточение с каждым днем все больше тяготит его, что его деятельная натура с трудом переносит ожидание, конца которому не видно. Потом шаги затихли, и я провалился в сон… в синюю спальню с выбитым окном, через которое дул пронизывающий ледяной ветер, наметая на подоконник колючую снежную пыль.
Из тоскливого кошмара меня вывело легкое прикосновение ко лбу. Капитан склонился над моим изголовьем и смотрел на меня загадочным пристальным взглядом, который я не мог прочитать. Дверь в его каюту была распахнута настежь.
– Дурной сон, господин Аронакс? – негромко спросил он.
– Н... наверно, – я с трудом справился со своим голосом, зубы у меня стучали. – Простите, капитан, если нечаянно потревожил вас.
– Я вижу, вы совсем закоченели.
– Да… никак не привыкну.
Немо выпрямился – и стал расстегивать меховую куртку.
– Двигайтесь к стене, профессор, – произнес он со странной полуулыбкой. – Я вас согрею.
Я понял, что все еще сплю. Я никак не мог снова оказаться в синей спальне, но и капитан никогда не стал бы делать то, что он делал. А он снял куртку, бросил ее на стул и остался в одной виссоновой рубашке. Потом повернулся ко мне и чуть приподнял бровь.
– Профессор, я просил вас подвинуться.
– Это сон, – тихо ответил я.
– Вы так полагаете? – насмешливо спросил Немо.
Я молча кивнул и все-таки подвинулся, давая ему место рядом с собой.
Он присел на край кровати, снимая сапоги, и матрац прогнулся и скрипнул под его весом. Сон был удивительно реальным, и мое сердце тревожно бухнуло в ребра. На миг я ощутил себя скалолазом на крутом обрыве, чья нога соскользнула с уступа, а из-под пальцев в пропасть посыпались камешки.
– Капитан?.. – пролепетал я.
Немо повернул ко мне голову, на его губах снова играла странная полуулыбка.
– Вижу, профессор, вы уже не считаете меня сном. Повернитесь лицом к стене, так вам будет удобнее.
Видимо, потрясение, которое я испытал, сполна отразилось на моей физиономии, потому что Немо сначала нахмурился, а потом заговорил совсем другим тоном.
– Господин Аронакс, я прекрасно знаю, что в вашем кругу так не принято, но вы же путешественник, исследователь. Неужели в лесах Конго или степях Патагонии вы столь же тщательно придерживаетесь этикета, как в парижских гостиных? Если бы судьба забросила вас на Огненную Землю или в сибирскую тайгу, неужели вы, даже замерзая, не приняли бы помощь ваших спутников? Или вам неприятно мое общество?
Кровь отлила у меня от сердца и бросилась в лицо.
– Нет… нет, – прошептал я.
– Тогда исполните мою просьбу.
Я сделал, как он велел – повернулся лицом к стене, кровь стучала у меня в висках. Он лег рядом, пропустив одну руку мне под голову, другой обняв за плечи. Горячая ладонь нашла мою – думаю, моя рука показалась ему ледяной.
– Надеюсь, вы не заболеете, профессор, – укоризненно сказал Немо, укутывая нас обоих одеялом.
Признаюсь, в тот момент никаких связных мыслей у меня в голове не осталось. Меня охватил трепет, который я не мог ни сдержать, ни скрыть. Меня колотило от холода, от нервного напряжения, близость капитана сводила с ума. Я невольно вспомнил роковую ночь на 17 октября, когда я отправился следить за Красновским – стальной коридор «Наутилуса», погруженный во тьму, пустоту под пальцами вместо двери каюты и сухую ладонь, зажимающую мне рот. Я снова был в объятиях этого человека и снова чувствовал, что падаю в бездну, но на этот раз рядом не было Красновского, пробирающегося в машинное отделение.
Однако время шло, и постепенно я начал отогреваться и успокаиваться. Немо был горяч как печка, и мое тело с жадностью впитывало его жар. Скоро его ладонь перестала казаться обжигающе горячей, одеяло из ледяного стало теплым, меня больше не трясло, как в приступе малярии, а дыхание выровнялось.
Я говорил себе, что должен поблагодарить капитана и отпустить его, но не мог заставить себя вымолвить ни слова. Меня сковала непонятная слабость – не только тела, но и духа. Я старался не шевелиться и дышать ровно и глубоко, как спящий. Не знаю, удалось ли мне обмануть капитана на этот раз! Я чувствовал, что он не спит – в его теле не было тяжелой бесчувственности человека без сознания, ладонь легко лежала на моей руке. О чем он думал в эти минуты?
Чем дальше, тем сильнее меня клонило в сон. В жилах струилось тонкое наслаждение, которого я никогда раньше не испытывал. Скоро мои мысли спутались, и я заснул крепко, сладко и глубоко – так, как не засыпал уже много лет.
***
Разбудил меня резкий звук электрического звонка. Прежде, чем я успел что-то сообразить, Немо убрал руку с моего плеча и выскользнул из-под одеяла. Меня обдало ледяным воздухом – температура в каюте едва поднималась до 12 градусов.
– Спите, профессор, – произнес капитан. – Еще рано.
Звонок снова зазвонил, и теперь я понял, что он звонит из его каюты. Кто-то из машинного отделения или из рубки вызывал капитана «Наутилуса».
Когда я повернулся, Немо уже застегивал куртку, его лицо было хмурым и сосредоточенным. Еще миг – и он стремительно вышел в коридор.
Я вытянулся на опустевшей постели, сердце тревожно билось. Вокруг меня больше не было тишины. Пространство наполнял далекий гул, природу которого я не мог определить. Гул напоминал шум прибоя или одновременную работу множества моторов.
Поняв, что больше не усну, я встал, быстро оделся и вышел в салон. Там никого не было, но гул слышался даже отчетливее.
Поколебавшись, я отправился на корму, где располагался матросский кубрик и каюты офицеров. Я собирался постучаться к Эгельту или Кнуду, но не успел – навстречу мне из коридора выскочил Марко.
– Что происходит? – спросил я его.
– Доброе утро, господин Аронакс! – с широкой улыбкой ответил он. – Это зерновозы! Зерновозы пошли в Босфор.

Глава 11

Глава 11

Я вернулся в темный холодный салон, включил лампу. На монотонный рев моторов далеких зерновозов накладывались звуки, сопровождающие работу экипажа «Наутилуса» – топот матросских ботинок, протяжный шорох, будто что-то тяжелое волокли по полу, перезвон электрических звонков. Вскоре заработали моторы, и субмарина направилась на юг, к устью пролива. Судя по положению стрелки манометра, мы держались у дна, на глубине около семидесяти метров.
Признаюсь, в эти минуты я не находил себе места от волнения и тревоги. Неужели наше полуторамесячное заточение в Черном море, наконец, закончится? И не ждет ли впереди еще какая-нибудь ловушка? Я ходил по салону взад и вперед, поминутно бросая взгляд на приборы и пытаясь предугадать действия капитана Немо. Как он поступит? Осторожность требовала сначала отправить в пролив разведчиков, однако что, если британцы пропустят большегрузные суда, скопившиеся на рейде, и снова закроют Босфор?
Прошло примерно десять минут, когда «Наутилус» начал замедлять ход, а потом снова опустился на дно. Отсюда рев моторов слышался гораздо отчетливее – видимо, мы подошли к самому устью пролива. Я услышал шипение воды, заполняющей шлюзовую камеру, а затем лязг шлюзовых ворот. Значит, Немо все-таки отправил своих людей на разведку. Теперь новости появятся не раньше вечера.
Я вернулся в свою каюту, сел за стол и взялся за книгу, но буквально через четверть часа субмарина вновь неожиданно двинулась вперед. Я бросился обратно в салон. Из телеграфного аппарата свисала тонкая белая лента со знаками азбуки Морзе. Я поспешил поднести ее к глазам, но увы – сообщение оказалось на языке экипажа «Наутилуса». Мы шли на юго-запад, лаг показывал скорость десять узлов, с учетом придонного противотечения наша реальная скорость была ближе к шести узлам. Почему Немо не дождался разведчиков? Я ничего не понимал.
Минут через десять субмарина замедлила ход и снова коснулась дна. Я принес из библиотеки карту Босфора и попытался восстановить наш путь. От входа в пролив мы продвинулись на юго-запад примерно на одну милю и сейчас подошли к первому сужению русла ввиду мыса Гарипче. До первой, уже давно разобранной, минной завесы у Анадолу Каваги оставалось полторы мили. Почему мы остановились?
Двадцать минут прошло в ожидании, и я уже собирался вернуться в свою каюту, как вдруг снова заработал телеграфный аппарат. Второе сообщение полностью повторяло первое. Тотчас «Наутилус» двинулся вперед – и меня, как молнией, пробило догадкой. Немо не собирался рисковать тем, что Босфор снова закроют, и одновременно не желал идти вслепую – он отправил разведчиков вместе с бухтой телеграфного кабеля и ключом, передающим сообщения. Именно поэтому мы останавливались каждую милю – видимо, такова была длина провода. Я решил, что загадочное телеграфное сообщение означало «путь свободен» или что-то в этом роде. Если я прав, мы остановимся через десять минут, не доходя полумили до Анадолу Каваги.
Так и вышло! Вскоре субмарина снова легла на дно, а я поставил еще одну точку на карте Босфора. В следующий рывок мы должны миновать место первой минной завесы и подойти к стальной сети.
Как мы минуем сеть? Хорошо, если британцы ее убрали – а если нет? Конечно, «Наутилус» пробил в сети дыру, и капитан Немо сумеет ее отыскать, если потребуется, но мы не сможем пройти через отверстие, не задев ни одну из цепей. Я не боялся, что цепи повредят «Наутилус», но грохот и лязг, неизбежный при этом соприкосновении, может нас выдать. Если британцы не поверили сообщениям марсельских капитанов, они могут открыть Босфор только для того, чтобы приманить нас – и тогда за сетью или рядом с ней нас ждет новая ловушка.
Я метался по салону вне себя от мучительного беспокойства. Время шло. Наконец, телеграфный аппарат выдал очередное сообщение (в точности такое, как и первые два), и «Наутилус» двинулся дальше. Через десять минут мы затормозили у стальной сети ввиду Сарыера – или места, где она когда-то была.
Движение винта остановилось, и «Наутилус» начал тихо подниматься к поверхности. Я смотрел на показания манометра – сорок метров глубины, тридцать… двадцать пять. В тишине, лишенной звука наших собственных моторов, я отчетливо слышал сначала приближающийся, а потом удаляющийся рев чужого судна. Потом «Наутилус» остановил всплытие и на несколько минут неподвижно завис в толще воды.
Что происходит? Чего мы ждем?
Вскоре короткое шипение возвестило о поступлении порции воды в балластные цистерны. Субмарина снова опускалась на дно. Через несколько минут корпус «Наутилуса» дрогнул, я услышал резкий лязг шлюзовых ворот и, почти сразу – свист насосов, откачивающих воду из шлюзового отсека. Разведчики возвращались на борт.
Я с трудом удержался, чтобы не броситься им навстречу. Я говорил себе, что вряд ли меня будут держать в неведении, и надо лишь немного подождать. Тем временем «Наутилус» снова запустил моторы, плавно развернулся и пошел обратно, на северо-восток, в Черное море. Я понял, что Босфор остался неприступным.
***
Когда Марко принес мне в каюту завтрак, я пребывал в состоянии глубочайшего уныния.
– Тушеная кефаль, устрицы и салат из ульвы, – извиняющимся тоном объявил он.
Сегодняшний завтрак был точно таким же, как и вчерашний, но с моей стороны было бы недостойно высказывать претензии.
– Спасибо, Марко, – ответил я.
Тот шагнул к двери.
– Постой. Пожалуйста, расскажи, почему мы вернулись.
Марко глубоко вздохнул и нахмурился.
– Стальная сеть, господин Аронакс. Они чуть приспустили ее, но не убрали. Можно конечно ее проткнуть или пройти в старую дыру, но шума будет столько, что и во дворце султана услышат.
Я кивнул в знак согласия.
– А что с минной завесой за сетью?
– Стоит, никуда не делась. Турки только самый верхний ярус убрали, и то лишь в фарватере. Кшиштоф говорит – придется идти поверху, иначе никак.
– Поверху? То есть по поверхности?
– Ну, или на малой глубине.
На малой глубине! Прямо в руки к британцам. Может, в этом и состоял их план?
Марко ушел, а я нехотя приступил к завтраку. Кок «Наутилуса» всегда готовил изумительно, но сейчас я почти не чувствовал вкуса предложенных блюд. Я думал о том, достанет ли у капитана Немо безрассудства пройти над сетью и над завесой, и что мы будем делать, если не достанет. Запасов натрия для электрических батарей оставалось на восемь дней хода на полной скорости. Как мы ни экономили энергию, этот запас таял с каждым днем. Скоро, слишком скоро наступит момент, когда натрия останется слишком мало, чтобы достичь Атлантического океана и каменноугольных копей на его дне. И тогда…
Из тягостных раздумий меня вывел звук моторов «Наутилуса», заработавших на малых оборотах. Я быстро вернулся в салон. К своему удивлению, я обнаружил, что мы идем не на юго-запад – в Босфор, и не на север – к Одессе, а почти точно на восток, вдоль турецкого берега. Через несколько минут направление движения изменилось на северо-восточное, затем северное, затем снова северо-восточное. Одновременно субмарина стала подниматься ближе к поверхности. «Наутилус» рыскал, точно охотничий пес, отыскивающий горячий след.
Я отчетливо слышал рев чужих моторов – то нарастающий, то ослабевающий. Звук был громким – гораздо громче, чем раньше, будто корабли проходили прямо над нами. Мне показалось, что капитан Немо отыскивает какое-то судно – вот только какое, и зачем?
Прошло около часа постоянных маневров, в которых я не видел ни системы, ни смысла. Наконец, громкий рев чужого двигателя заглушил все другие звуки. Стрелка манометра качнулась влево. Мы поднимались к поверхности – все выше и выше. Я с изумлением и трепетом смотрел, как глубина погружения «Наутилуса» уменьшается до десяти метров, потом до семи, потом до пяти. От грохота двигателя, шума винта, плеска воды закладывало уши. Я понял замысел капитана Немо – пройти через Босфор под днищем торгового судна, достаточно крупного, чтобы нас спрятать, и притом с невысокой осадкой, чтобы мы не задели сеть и мины второго яруса.
Дерзость этого замысла была достойна «Наутилуса» и его командира! Малейшая ошибка могла нас погубить. Субмарина должна была в точности повторять все маневры нашего невольного лоцмана, иначе на такой малой глубине нас неизбежно заметили бы. Мы могли задеть мины второго яруса или налететь на днище судна. Однако иного выхода покинуть Черное море я не видел. Как хитроумный Одиссей, сумевший вырваться из пещеры циклопа Полифема, привязав себя и своих товарищей под брюхом овец, мы шли под брюхом торговца – скорее всего, баржи с лесом.
Следующие пять часов я не скоро забуду. Быстроходный «Наутилус» буквально крался со скоростью в полтора узла, держась на глубине шести-семи метров. Сначала мы дрейфовали на запад, к устью Босфора, потом остановились на рейде у входа в пролив – видимо, ожидали своей очереди. Два часа я метался между своей каютой и салоном, пытался читать и не видел ни строчек, ни букв. Наконец, тональность рева, рвущего мне уши, изменилась, и баржа двинулась на юго-запад. Скорость неповоротливой посудины не превышала пары узлов относительно воды, но нам помогало сильное поверхностное течение, несущее более пресные воды Черного моря на юг, в Мраморное море.
Направление движения «Наутилуса» подсказывало мне, где мы находимся. Около часа мы двигались на юго-запад. Плавный поворот на юг обозначил расширение русла у местечка Сарыер и приближение стальной сети. Я неотрывно смотрел на показания приборов и невольно сжал кулаки, когда стрелка манометра, державшаяся на отметке в шесть метров, поползла влево. Мы буквально прижимались к днищу идущего над нами корабля! Каждую секунду я ожидал резкого стального лязга или удара палубы «Наутилуса» о дно баржи. Если бы я только мог видеть то, что в рубке видел капитан Немо! Несколько минут я боялся вздохнуть – а потом стрелка манометра снова ушла вправо. Мы миновали сеть!
Теперь «Наутилус» уже не мог повернуть назад. Впереди лежала третья минная завеса – и если бы дьявол помогал полковнику Спенсеру, нас могли бы захватить или уничтожить прямо здесь. Однако баржа плыла дальше, и мы плыли вместе с ней – сначала на юг, потом на юго-восток. Четверть часа – и мы миновали местечко Бейкоз и снова повернули на юг и на юг-юго-запад. Приближался Эмирган Корузу – место второй завесы, взорванной русскими торпедами.
Стрелка манометра снова резко качнулась влево. Я похолодел. Нижний ярус второй завесы мы уничтожили, верхний ярус убрали британцы, чтобы пропустить торговые суда, но сумеем ли мы пройти над вторым ярусом? Я не отводил взгляда от тонкой стрелки. Четыре метра глубины… три с половиной. Потом субмарину ощутимо тряхнуло, и меня окатило ужасом. Мы все-таки задели баржу! Еще один слабый толчок, еще – и глубина «Наутилуса», наконец, стала увеличиваться.
Мы миновали разведанные минные завесы, и если британцы не установили в проливе дополнительных ловушек, дальше путь был свободен.

Глава 12

Глава 12

Итак, мы прошли минные заграждения, и перед нами открылся путь на свободу, в Мировой океан! Преисполненный жгучего нетерпения, я хотел, чтобы «Наутилус» немедленно погрузился как можно глубже и включил двигатели на полную мощность, но у капитана Немо, похоже, нервов не было вовсе. Он по-прежнему удерживал субмарину под баржей, и мы еле ползли по Босфору вместе с ней – на юг до Анадолу Хисары, потом на юго-запад до мечети Хумаюн-Ю Абад Ками и снова на юг. Лишь через полтора часа судно миновало Девичью башню и вышло в Мраморное море.
Было около половины шестого вечера, когда стрелка манометра, наконец, показала неуклонное увеличение глубины, а рев чужого двигателя начал ослабевать и удаляться. Наступившая тишина окутала меня блаженством. Я был измотан мучительной тревогой и оглушительным грохотом, я чувствовал себя обессилевшим от постоянного напряжения, но теперь вокруг «Наутилуса» тихо струились воды Мраморного моря, и их мягкий плеск успокаивал и утешал.
Субмарина шла на запад со скоростью в десять узлов. За ночь мы должны были пересечь море из конца в конец и к утру подойти к Гелиболу – устью пролива Дарданеллы.
Вскоре открылась дверь, вспыхнул светоносный потолок, заливая зал ярким светом, и в салон вошел капитан Немо. Я тотчас поднялся ему навстречу, но от глубокого волнения не сразу нашел, что сказать.
– Профессор Аронакс, – без выражения произнес Немо.
Я видел, насколько он утомлен – его лицо осунулось и будто посерело, под глазами залегли глубокие тени. Капитан сделал несколько шагов мне навстречу, чуть пошатнулся и, нахмурившись, положил руку на одну из витрин. Я со стыдом вспомнил, что из-за меня он почти не спал ночь. Сейчас он, должно быть, просто падал от усталости.
– Капитан, вы снова совершили невозможное, – тихо сказал я.
Немо не ответил, только посмотрел – то ли на меня, то ли сквозь меня.
– Но вам необходимо отдохнуть. Пожалуйста…
– Мы задели баржу, – сообщил он. – Если об этом станет известно, британцы догадаются, что мы в Мраморном море.
– Об этом может стать известно только по несчастливой случайности, – возразил я. – В русских газетах не было ни слова про «Наутилус», даже в связи со взрывами у Эмирган Корузу. Значит, ничего не было и в турецких газетах – такую сенсацию не скроешь. Раз моряки с баржи не знают про «Наутилус», до прибытия в пункт назначения они не станут докладывать об этом происшествии. Удар был слабый, вряд ли мы серьезно повредили их судно.
– И все же нам следует пройти через Дарданеллы как можно скорее.
На это мне нечего было возразить – я сам всей душой стремился вырваться в Средиземное море и дальше – в Атлантический океан. Однако я опасался, что Немо пренебрежет своей усталостью и поведет «Наутилус» через Дарданеллы вслепую этой же ночью. В его состоянии это могло обернуться катастрофой.
– Отдохните хотя бы до утра, капитан. Вы обещали прислушиваться к моим врачебным рекомендациям, это одна из них. Ложитесь спать, прошу вас. Прямо сейчас.
Немо устремил на меня нечитаемый взгляд и насмешливо улыбнулся.
– Вы необычайно настойчивы в своем стремлении уложить меня в постель, господин Аронакс. Но раз это врачебный совет, я ему последую.
К счастью, он успел отвернуться до того, как до меня дошел второй – конечно, невозможный и случайный – смысл произнесенных им слов, и я побагровел до корней волос. Капитан скрылся в своей каюте, в замке повернулся ключ. Я присел на диван у стены и прижал ледяные ладони к пылающим щекам. Моя больная природа иногда играла со мной злую шутку – в случайных переплетениях трещин на камнях я видел чудовищ, а в невинных фразах – изощренную насмешку.
***
Весь вечер и половину ночи «Наутилус» шел на запад, а потом на юго-запад, пересекая Мраморное море из конца в конец. Перед рассветом мы осторожно поднялись на поверхность обновить запасы воздуха и уточнить свое местоположение. Погода стояла неприветливая – лил дождь и дул пронизывающий холодный ветер. Ни звезд, ни луны видно не было, лишь на горизонте по левую руку смутно чернела громада острова Мармара.
Я недолго пробыл на палубе – субмарина снова уходила под воду. Капитан Немо счел, что погода благоприятствует проходу через Дарданеллы. Низкие тучи и вспененные волны должны были сделать поверхность моря темной и непроглядной, при этом тусклого света пасмурного дня хватало, чтобы глаза рулевого, привыкшие к темноте, различали путь.
На рассвете мы миновали местечко Шаркёй, а еще через час подошли к Гелиболу. «Наутилус» опустился на глубину в тридцать метров, и когда под водой хоть немного рассвело, осторожно двинулся вперед. Полтора часа мы шли на юго-запад, следуя фарватеру Дарданелл и лишь слегка отклоняясь немного западнее или южнее, и к полудню добрались до Нагара Кале – «колену» пролива. Здесь пролив резко поворачивает на запад, а потом сразу на юг, берега сближаются, а глубина даже в фарватере уменьшается до тридцати метров. Если британцы где и установили ловушки, то именно здесь.
Будучи не в силах заниматься чем-либо еще, я снова сидел в салоне и следил за показаниями приборов. «Наутилус» сбавил скорость до трех узлов и скользил теперь над самым дном. Стрелка манометра колебалась между отметками в двадцать и двадцать пять метров. Если бы не шторм и не ливень над проливом, нас бы давно заметили, но теперь мы крались под завесой этого ливня, как под плащом-невидимкой, надежно укрытые бурными водами. Спустя час субмарина благополучно миновала сужение Чанаккале и повернула на юго-запад, а еще через час вышла в Эгейское море.
***
Эгейское море! Колыбель античной цивилизации, оно омывало берега Древней Греции, Византии и Болгарского царства. Из его вод поднимается около двух тысяч островов, среди которых самыми крупными являются Эвбея, Лесбос, Родос, Самос и Крит. Более мелкие острова каменисты и бесплодны, а берега обрамляют невысокие горные хребты – безлесные, с полупустынным ландшафтом.
С наступлением ночи «Наутилус» всплыл на поверхность, и я поспешил подняться на палубу. Субмарина шла на юг, оставляя на поверхности моря широкий пенный след. Полоса дождей осталась далеко позади. В разрывах туч плыла ущербная луна и мерцали неяркие редкие звезды. В лицо дул порывистый ветер, но не ледяной и колючий, как в Черном море, а мягкий, упругий, пьянящий ощущением простора и счастья.
Я был счастлив в эти минуты. Я дышал полной грудью и никак не мог надышаться. Вид безграничного водного пространства наполнял мою душу благоговением, а глаза – слезами, верно, так чувствует себя узник, уже не чаявший выбраться из своей темницы!
– Вы тоже это чувствуете, господин Аронакс? – взволнованно произнес капитан Немо у меня за спиной. – Свободу, которую может даровать только море? Безграничность и вечное движение, частью которого мы стали?
Я обернулся. Немо стоял в трех шагах от меня и горящими глазами смотрел вдаль, на линию горизонта. Я видел, что он охвачен тем же восторгом, что и я – восторгом человека, избежавшего неволи и смерти, вернувшего себе свободу, когда надежда на ее обретение уже почти угасла.
– Да, капитан.
В неверном лунном свете его лицо показалось мне молодым и прекрасным. В густых черных волосах больше не было седины, а в глазах – затаенного горя. Я невольно задался вопросом – не таким ли он был пятнадцать лет назад, до того, как началась война и все обратилось в прах? Море иногда даровало капитану забвение, но увы – слишком редко и слишком ненадолго!
Немо искоса глянул на меня, и его лицо осветила неожиданно мягкая улыбка.
– А ведь признайтесь, профессор – вы уже почти и не верили, что нам удастся выбраться.
Я кивнул, соглашаясь.
– Имея такого сильного врага, легко потерять надежду! Полковник Спенсер столько раз поражал меня своей дьявольской проницательностью, что я уже не надеялся, что нам удастся его обмануть. И в Париже, и в Гавре я думал, что поступаю разумно и осмотрительно, а потом оказалось, что он все предугадал заранее. И победа оборачивалась ловушкой... снова и снова.
– О чем вы говорите, профессор?
Я уже открыл было рот, чтобы рассказать о подоплеке моего гаврского пленения и побега, но вовремя спохватился. Если Немо узнает о роли Красновского, то неминуемо убьет его. Я не испытывал симпатии к человеку, завлекшему нас в ловушку, но смерти его не хотел и тем более не хотел, чтобы он пал от руки капитана.
– Это все мои предположения, конечно, – пробормотал я, отворачиваясь и с трепетом понимая, как беспомощно и неправдоподобно звучат мои слова. – Я сжег ваше письмо и думал, что его никто не увидит, а оказалось, что мою почту вскрывали. А в Гавре сел прямо в экипаж к вознице, нанятому британцами…
– Пьер.
Я вздрогнул, услышав свое имя, и невольно обернулся к капитану. Немо пристально смотрел на меня своими пронзительными черными глазами, и от этого взгляда у меня внутри все задрожало.
– Пьер, как я могу вам верить, если вы совсем не верите мне? – неожиданно мягко спросил капитан. – Если пытаетесь что-то от меня скрыть и даже обманываете меня? Вы называли себя членом экипажа, но разве вы ведете себя как член экипажа?
Я растерялся. Он был прав… но и я был прав, желая избежать нового кровопролития.
– Я говорил с Тадеушем Красновским, – осторожно начал я. – Он хотел извиниться за то, что чуть не убил меня… а еще он хотел исповедаться. Он рассказал о том, что происходило, как он это видел со своей стороны, и почему он стрелял в вас. Поверьте, капитан, я бы все рассказал вам, и расскажу – до последнего слова, но только когда он уйдет.
Немо нахмурился и скрестил руки на груди.
– Профессор, я уже говорил вам и скажу это еще раз. Я понимаю Тадеуша Красновского, вы – нет. Этот человек не испытывает угрызений совести и не нуждается в исповеди. Если он что-то рассказал вам, он сделал это не для того, чтобы облегчить себе душу, а по другим причинам, и что это за причины, вы судить не можете. Передайте мне, что он рассказал вам, сейчас. Когда он уйдет, может быть поздно.
Я опустил голову. Я снова чувствовал правоту капитана, но это была правота меча, занесенного над головой преступника. Жизнь Красновского была в моих руках, и я не знал, как сохранить ее, не лишившись расположения Немо и не подвергнув риску весь экипаж субмарины.
– Хорошо… хорошо, – пробормотал я. – Только обещайте, что не убьете его.
– Нет, профессор, вы мне все расскажете без всяких условий, – резко ответил Немо. – Если этот человек совершил нечто достойное смерти, он умрет. Все, что я могу обещать вам – это справедливый суд. Или вы думаете, что мне нравится убивать людей, что я делаю это ради собственного удовольствия?
Справедливый суд! От этих слов у меня сжалось сердце. Знал ли я сам, каким должен быть справедливый приговор над Красновским? Он заключил сделку с нашими врагами, он заманил нас в ловушку, откуда мы с трудом выбрались, он едва не убил капитана Немо и чуть не погубил весь экипаж «Наутилуса», лишив нас запасов натрия, но я не чувствовал, что он достоин смерти. Любовь к родине и жажда справедливости довели его до безумия, но разве не та же любовь и не та же жажда двигали капитаном Немо? Наверно, я действительно не мог понять Красновского, раз он казался мне одновременно и очень хорошим, и очень плохим человеком. Однако капитан мог его понять – а значит, я должен был довериться его суду.
Я поднял голову. Немо смотрел на меня без гнева, но тем напряженным взглядом, каким он следил за преследующим нас фрегатом «Бристоль». Капитан ждал моего ответа, и я почувствовал, что от того, каким он будет, зависит не только судьба Красновского, но и моя собственная судьба.
И я решился.

запись создана: 02.05.2016 в 13:55

@темы: 20 тысяч лье под водой, фики, Колесница Джаганнатха

---

Продолжили классиков

Прочитала в комментариях к посту заявок команды Стругацких.

Эпиграф к нежно любимому мною "Жуку в муравейнике":

Стояли звери
Около двери.
В них стреляли,
Они умирали.(с)

И совершенно обалденное продолжение:

Но нашлись те, кто их пожалели,
Те, кто открыл зверям эти двери.
Зверей встретили песни и добрый смех.
Звери вошли и убили всех.(с)

Сюжет макси в одном четверостишии!

---

...И британский лев (главы 1-6)

Поскольку в Коробке проду приходится выкладывать в комментариях, а это, как мне тут подсказали, не всем удобно, дублирую "Британского льва" сюда. По мере выкладки новых глав пост буду поднимать.
Текст не бечен и не вычитан, отдельные детали могут измениться!

Название, пока предварительное: И британский лев
Автор: Кериса
Бета: пока нету
Канон: Ж. Верн «20 000 лье под водой», постканон
Пейринг/Персонажи: профессор Аронакс, Консель, капитан Немо и команда «Наутилуса», ОМП и ОЖП в ассортименте
Категория: преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: альтернативная клиническая картина травмы от электрического тока
Примечания: текст является продолжением макси "Колесница Джаганнатха" и миди "Черный тигр, белый орел"

Глава 1

Глава 1

Я медленно всплывал из небытия в ледяную и колючую реальность. Мне было плохо – в горле пересохло, распухший язык лежал во рту шершавым камнем, могильный холод пробирал до костей, а еще казалось, будто я что-то забыл – одновременно и что-то очень хорошее, и очень плохое.
За закрытыми веками тлела коричневая тьма. Память постепенно возвращалась – я вспомнил, что нахожусь в плену у полковника Спенсера, что меня пытают жаждой, вынуждая назвать место встречи с капитаном Немо, и что я простудился, собирая дождевую воду с помощью своей сорочки. Сейчас я открою глаза – и снова увижу узкую стылую комнатку с тусклыми синими обоями и серый прямоугольник окна, расчерченный на ломти решеткой. По-видимому, все, что случилось потом – мой побег с Красновским, убежище на старом баркасе, возвращение на «Наутилус» и наш поход в Черное море, – было просто фантастически ярким сном.
Сном, из которого мне мучительно не хотелось просыпаться.
Вдруг я услышал скрип стула и шелест переворачиваемой страницы. В синей спальне просто не могло родиться подобных звуков – и я в изумлении распахнул глаза. И увидел Збигнева, сидящего рядом с моей кроватью с книгой в руках. Я был на «Наутилусе», в своей бывшей каюте, полумрак рассеивала лишь настольная лампа, а моторы не гудели потому, что субмарина, по всей видимости, лежала на дне.
Облегчение, которое я испытал, было сродни счастью.
– Збигнев, – позвал я, но из моих уст вырвался лишь невнятный хриплый звук.
Он тут же поднял голову, отложил книгу на столик и наклонился ко мне.
– Господин профессор, как вы себя чувствуете? Хотите пить?
– Да, – непослушными губами вымолвил я – и осознал, что снова могу говорить.
Збигнев налил из графина воды, приобнял меня за плечи, помогая сесть, и поднес стакан к моим губам. Вода была чистой, холодной и очень вкусной. Я выпил один стакан, потом второй, затем третий. В голове слегка прояснилось, вязкая тошнотная пелена начала рассеиваться.
Збигнев осторожно уложил меня обратно, подоткнул со всех сторон одеяло.
– Какое сегодня число? – с трудом выговорил я.
– 21 октября.
Пять дней после выстрела Красновского! И два дня после того, как я приходил в себя в последний раз. Не удивительно, что меня снова мучила жажда.
Я собрал всю свою волю и попытался пошевелить руками, но не смог – только острая боль пронзила меня от локтя и до кисти.
– Расскажите… про все, – выдохнул я.
Збигнев посмотрел на меня с сомнением, будто не знал, что мне можно рассказать, а чего не стоит.
– Мы все еще в Черном море, – осторожно начал он. – И у нас осталось шесть торпед. Две пришлось взорвать во время испытаний. Но зато теперь мы точно знаем, от удара какой силы они взрываются.
Боль в руках не утихала, а напротив, жгла меня все сильнее. Мне будто напустили в кости расплавленного свинца – тонкая нить жгучей боли расходилась по нервам колючим жаром, впивалась в ладони и пальцы полчищами ядовитых муравьев.
– В Босфоре сети и минные заграждения, причем до самого дна, – продолжал между тем Збигнев. – Мины британские, судя по маркировке. Через Босфор пропускают суда с осадкой не больше трех метров. Тот, кто все это затеял, неплохо подготовился.
Я закрыл глаза. Надо было прикладывать усилия, чтобы дышать по-прежнему ровно и размеренно и не кусать губ.
– Господин Аронакс, вам хуже?
– Збигнев… спасибо, – с трудом вымолвил я. – Теперь идите. Мне больше ничего не нужно.
– Простите, господин профессор, но у меня приказ, – извиняющимся тоном возразил тот. – Если я уйду, а с вами что-то случится, капитан мне голову оторвет.
– Ну что может со мной случиться? – я не смог сдержать невольного раздражения.
– Я должен быть рядом. Не обращайте на меня внимания. Считайте, я тут вместо шкафа.
Он глубоко вздохнул, а потом добавил:
– После этих пуль всегда так. Если вообще жив останешься, потом все на свете проклянешь.
Я понял, что он не уйдет – нечего было и надеяться, что моя просьба перевесит приказ капитана «Наутилуса». Боль накатывала волнами, временами становясь нестерпимой. Я не мог удержать в голове ни одной связной мысли, чтобы отвлечься, и потому начал просто считать от одного до десяти, потом до ста, потом до тысячи, посвятив все усилия тому, чтобы не стонать и не пропускать ни одной цифры. Руки жгло и терзало, будто каждый нерв накручивали на крошечный раскаленный крючок.
Я дошел до пяти тысяч, когда боль начала понемногу слабеть, превращаясь в колючий электрический зуд. После шести тысяч пятисот я уже мог подумать о чем-то другом – например, о смертоносных минах, закрывающих для нас выход из Черного моря, и о том, где в южной Европе можно найти химически чистый металлический натрий. Я лежал с закрытыми глазами, не шевелясь и не издавая ни звука и поэтому, наверно, выглядел спящим.
Потом я услышал щелчок замка, короткий скрип открывающейся двери – и в каюту вошел капитан Немо. Я узнал его по шагам еще раньше, чем он заговорил со Збигневым – негромко, явно оберегая мой сон. Збигнев отвечал, также понизив голос – и тоже на наречии экипажа «Наутилуса», так что я не понял ни слова. Они обменялись парой десятков фраз, а потом Збигнев вышел из каюты в коридор, ведущий на корму.
Мы с капитаном остались вдвоем.
В другое время я ни за что не стал бы красть его внимание, притворяясь спящим, но теперь я был слишком вымотан ранением, болью и жаждой утешения. Мне хотелось, чтобы он побыл рядом со мной, но я знал, что никогда не осмелюсь попросить его об этом. О чем я тогда думал и на что надеялся? На то, что Немо сядет на стул и, может, возьмется за книгу, которую читал Збигнев, а я буду слушать тихий шелест страниц и украдкой посматривать на капитана сквозь сомкнутые ресницы?
Помню, что с замиранием сердца прислушивался к его шагам, больше всего боясь, что он уйдет к себе и оставит меня. Вместо этого он подошел к кровати, присел на край – я услышал легкий скрип матраца, прогнувшегося под его весом, – и взял меня за руку.
Не знаю, каким чудом мне удалось не вздрогнуть. Будто тысячи раскаленных иголок разом впились мне в ладонь, но и сквозь их колючий зуд я отчетливо почувствовал прикосновение капитана. Немо развернул мою руку ладонью вверх и стал осторожно, но решительно растирать ее – от кончиков пальцев к центру ладони и обратно, и подушечкой большого пальца по кругу, нажимая то сильнее, то мягче. Уже через несколько минут болезненное покалывание стало слабеть, таять, растворяться в ощущениях от его теплых уверенных пальцев.
Кажется, я забыл, что дышать надо по-прежнему размеренно и ровно. Кажется, я вообще забыл, что надо дышать.
Когда от колючего зуда в ладони осталось только чувство легкого онемения, Немо взял меня за другую руку, и повторил все, что делал, еще раз. А потом произнес – как ни в чем не бывало, будто я и не притворялся спящим:
– А теперь, профессор, попробуйте пошевелить руками.
От чувства мучительной неловкости меня бросило в жар. Он обнаружил мое притворство! Глубоко вздохнув, я пошевелил пальцами, несколько раз сжал и разжал кулаки, и только после этого решился открыть глаза и посмотреть капитану в лицо.
Он смотрел на меня ласково – но словно бы издалека.
– Как вы себя чувствуете, господин Аронакс?
– Спасибо, уже лучше.
– Руки не болят?
– Болели… но теперь уже нет, – я понадеялся, что в полумраке каюты он не видит краски, заливающей мое лицо. – Вы могли бы стать прекрасным врачом.
Немо отрицательно покачал головой.
– Моим людям слишком часто приходилось получать травмы, связанные с электричеством. При определенной силе разряда наступает временный паралич, а последующее восстановление нервной чувствительности крайне болезненно. При еще большей силе разряда параличом сковывает сердечную мышцу, и наступает смерть. Просто чудо, что вы остались в живых, профессор. И это меньшее, что я могу для вас сделать.
Он снова взял меня за руку.
– Насколько я могу судить, примерно через тридцать-сорок часов вы снова сможете встать на ноги. Но в полном объеме координация движений восстановится только через два-три месяца.
– Это совсем не так долго, – тихо сказал я.
Капитан посмотрел на меня странным взглядом, а потом помрачнел, отпустил мою руку и поднялся с кровати. В тишине, лишенной привычного урчания моторов и шелеста морских вод, струящихся вокруг корпуса «Наутилуса», все звуки слышались слишком отчетливо. Немо прошелся по каюте, не глядя на меня, мне показалось, что он о чем-то напряженно думает.
– Вы ведь уже говорили со Збигневым, не так ли, – сказал он спустя несколько минут. – «Наутилус» в ловушке, и я пока не знаю, как из нее выбраться. Босфор перекрыт минными заграждениями, тех торпед, что у нас остались, недостаточно, чтобы полностью их уничтожить и прорваться в Средиземное море. Запасов натрия, питающего электрические батареи, хватит на месяц, максимум на полтора. Если за это время мы не найдем выход, я отпущу вас.
– Я вернулся на «Наутилус» не для того, чтобы уйти с него при первых же трудностях, капитан, – твердо ответил я.
– Вы не понимаете. Я не допущу, чтобы «Наутилус» попал в руки британцев даже поврежденным. Босфор слишком мелководен, они смогут поднять его, даже если мы наткнемся на мину и затонем. А это значит, что я не войду в Босфор, пока не буду уверен, что мы прорвемся. Если иного выхода не будет, я затоплю «Наутилус» в глубоководной части Черного моря. Те из команды, кто захочет уйти – уйдут.
– А вы?
– Я останусь на «Наутилусе».
– Тогда я останусь с вами.
Немо посмотрел на меня долгим взглядом. Его брови гневно сдвинулись, но в глазах была скорее боль, чем гнев.
– Мы вернемся к этому разговору позже… если в нем останется необходимость. Время еще есть. Завтра с наступлением утра разведчики снова пойдут в Босфор – возможно, часть минных заграждений удастся нейтрализовать и не используя торпеды. Отдыхайте, господин Аронакс. Отдыхайте и выздоравливайте. Я очень рассчитываю на вашу светлую голову.

Глава 2

Глава 2

Вечером того же дня я впервые смог сесть, опираясь спиной на подушки. Ноги меня еще не слушались, но я уже мог удержать в руках ложку и чашку с протертым рыбным супом. Ночь прошла беспокойно – я то погружался в тревожное забытье, то снова приходил в себя, плутая в призрачном промежутке между сном и явью. Временами на меня накатывали приступы болей, но уже не такие жестокие, как раньше. Под утро я все-таки заснул – и проснулся спустя три часа от мучительного жжения в ступнях. Чувствительность постепенно возвращалась, и, снова ведя счет от единицы до пяти тысяч, я утешал себя мыслью, что скоро встану на ноги.
Около полудня ко мне зашел Марко, принес суп и рассказал последние новости. Капитан Немо, Эгельт и еще пятеро матросов ушли на разведку в Босфор, их ждали только к вечеру. «Наутилус» лежал на дне у входа в пролив ввиду местечка Анадолуфенери. Ради скрытности мы уже три дня не всплывали на поверхность, но воздух на субмарине оставался свежим благодаря резервуарам со сжатым воздухом, расположенным на носу судна.
Слушая Марко, я с удивлением понял, что тот нисколько не сомневается в успехе нашего прорыва через Босфор. «Мы и не в таких передрягах бывали, господин Аронакс», – заявил он с чисто итальянской живостью. Я не стал вносить смуту в душу бедного малого – да, наверно, и не смог бы, даже если б захотел: вера матросов «Наутилуса» в гений капитана была безграничной.
Позавтракав, я попросил Марко принести из библиотеки сборник максим Ларошфуко, но весь день не столько читал афоризмы великого мизантропа и мыслителя, сколько прислушивался, не раздастся ли лязг створок шлюзового отсека и шипение насосов, откачивающих воду. Время тянулось томительно медленно. Мои мысли то и дело возвращались к страшным словам капитана Немо о затоплении «Наутилуса», если нам не удастся найти выход. Я знал, что капитан не покинет свое детище и не вернется на сушу – как знал и то, что больше не оставлю его. Стоя одной ногой в могиле, я перестал бояться смерти, но как мучительна была мысль, что я сам привел на «Наутилус» того, кто вольно или невольно заманил нас в ловушку!
Было около семи вечера, когда резкий лязг шлюзовых ворот возвестил о том, что разведчики вернулись. Я отложил книгу и прислушался. Субмарина разом наполнилась множеством негромких звуков – звоном электрического звонка, шипением насосов и плеском вытесняемой воды, топотом ног, перекличкой далеких голосов. Потом снова стало тихо. Я ждал, сидя на кровати и опустив ноги на пол. Наконец, дверь отворилась, и в каюту вошел капитан Немо.
Он выглядел спокойным, но лицо его осунулось от усталости, жесткая складка между бровей стала резче. И когда он заговорил, его голос прозвучал сухо и отстраненно:
– Как вы себя чувствуете, господин Аронакс?
– Спасибо, уже гораздо лучше.
– Вы сможете через час придти в библиотеку? Я хочу, чтобы вы тоже там присутствовали.
– Я еще не вставал, но в библиотеку приду.
– Хорошо, – он развернулся и ушел в свою каюту.
Мне невольно вспомнился страшный день 23 марта 1868 года, когда субмарину затерло во льдах, окружающих Южный полюс. Объявляя нам с Конселем и Недом Лендом об отчаянном положении, в котором оказался «Наутилус» и все его обитатели, капитан выглядел столь же бесстрастным – и я подумал, что разведчики принесли неутешительные новости.
С тяжелым сердцем я начал свои упражнения – сначала встать с койки, держась за стену, потом на немеющих ногах сделать несколько неуверенных шагов. Голова кружилась, и я чувствовал себя слабым, как после жесточайшего приступа малярии. Однако не зря говорят, что упорство все превозмогает – через полчаса мне удалось самостоятельно добраться до библиотеки и устроиться на одном из кожаных диванов. Я хотел придти на совет первым, чтобы моя немощь не так бросалась в глаза.
Скоро в библиотеку пришел Эгельт – как и капитан, он выглядел совершенно измотанным. Кивнув мне и осведомившись о моем самочувствии, он развернул на столе большую карту Стамбула с Босфором и сделал на ней несколько карандашных пометок. Еще через пять минут подошли штурман Кнуд и механик Андроникос. Капитан со своим помощником явились точно к назначенному сроку – и при виде Стефана у меня сжалось сердце.
Мне показалось, что за прошедшие дни Стефан Бобровский постарел лет на десять. Он выглядел утомленным, даже измученным – но не тем утомлением, какое бывает после тяжелой физической работы, а тем, что приносят бессонница и неотступные тяжкие думы. Его лицо осунулось, глаза покраснели. Переступив порог библиотеки, Стефан окинул быстрым взглядом собрание и остановил пристальный взгляд на мне. Я слегка поклонился ему, он поклонился в ответ.
– Эгельт, рассказывайте с самого начала, – по-английски произнес капитан.
Тот ответил «слушаюсь», повернулся и посмотрел на меня.
– От входа в Босфор и до сужения русла у Анадолу Каваги путь свободен. У Анадолгу Каваги, – Эгельт показал это место на карте, подчеркнув его карандашной чертой, – минное заграждение, полностью перекрывающее фарватер. Мины – простые якорные, расположены в четыре яруса, глубина – три ряда, минный интервал – семь метров, верхний ярус расположен на глубине в шесть метров. Иначе говоря – сейчас мы не пройдем там даже в надводном положении.
Я кивнул.
– В полумиле дальше по курсу, у Сарыера, стальная сеть, также полностью перекрывающая фарватер. Сеть целая, они ее заменили после нашего прохода в Черное море. Дальше путь свободен до Эмирган Корузу. Здесь – еще одно минное заграждение. Мины необычно крупные, продолговатой формы, размер вдоль главной оси – два с половиной метра. Минный интервал – по-прежнему семь метров, глубина – четыре ряда, мины расположены в шахматном порядке. Далее до выхода из Босфора путь чист.
Эгельт выпрямился и скрестил руки на груди.
– И это все? – проворчал Кнуд. – Три русских торпеды в первое заграждение, еще три – во второе, а сеть порвем. Османы совсем хватку потеряли.
– Трех русских торпед для заграждения у Эмирган Корузу не хватит, – возразил Эгельт. – Повторю – мины висят в четыре ряда в шахматном порядке. Я не уверен, что хватит и шести торпед. Если эти мины сдетонируют друг от друга – мы пройдем легко. Если нет – придется убирать мины точно на пути следования «Наутилуса» и пытаться проскользнуть в образовавшееся окно. Но ошибка даже в два метра нас уничтожит.
Все выжидательно посмотрели на капитана Немо, но тот молчал, казалось, полностью погрузившись в свои мысли.
– А если убрать мины первой завесы, не используя русские торпеды? – спросил механик Андроникос. – Какое там крепление минрепа к якорю, простое звенное? Отцепить мины от якоря, и пусть всплывают.
– И сдетонируют при уменьшении давления, убив тех, кто их будет отцеплять. Там глубина всего в сорок метров, Ники, – возразил Эгельт.
– А ты уверен, что они сдетонируют?
– Нет, но мы не можем рисковать.
Однако Андроникос явно не желал так легко сдаваться.
– Отцепить мины первой завесы от якоря, уравновесить балластом до минимальной отрицательной плавучести и сдвинуть в сторону с пути следования «Наутилуса». При интервале в семь метров и завесе в три ряда нам будет достаточно убрать с дороги двенадцать мин. Мы сделаем это за пару часов. И если это простые якорные мины, не соединенные с берегом сигнальным тросом, то османы даже не узнают, что мы расчистили себе путь, – и механик не без самодовольства посмотрел на Эгельта.
Тот молчал, видимо, не находя, что возразить.
– А что, неплохая идея, – с довольной усмешкой отозвался Кнуд. – Мне нравится.
Стефан отрицательно покачал головой:
– Что-то здесь не так. Слишком просто. Капитан?
Немо поднял голову и обвел собрание внимательным взглядом.
– В нашем положении самая большая опасность – это недооценить противника, – спокойно заявил он. – Человек, заманивший нас в Черное море, явно очень умен. И сейчас ваши мысли следуют проложенному им пути, а значит – ведут нас к гибели.
Он наклонился над картой и провел пальцем вдоль русла Босфора от одной завесы до другой.
– Если фарватер перекрывают два минных заграждения, зачем между ними стальная сеть? Сеть, которую заменили или починили уже после нашего прохода?
Кнуд и Андроникос переглянулись. Эгельт выжидательно смотрел на капитана.
– Наш противник знает, что у нас есть скафандры. Он неизбежно должен понимать, что прежде, чем войти в Босфор, мы проведем разведку и обнаружим и сеть, и обе завесы. И если первая завеса состоит из простых якорных мин, то для него должно быть очевидно, что мы так или иначе их уберем.
– Тогда зачем они? Для отвода глаз? – спросил Андроникос.
– Я бы предположил, что это попытка навязать нам троянского коня, – сказал Эгельт. – Эти мины так легко взять, что это кажется нарочитым. Допустим, мы решим пополнить свое вооружение, а с этой целью отцепляем мины от якорей и складываем их в шлюзовом отсеке, как русские торпеды. Насосы откачивают воду из шлюзового отсека, и когда давление падает достаточно, мины взрываются. Я бы сделал именно так.
– Черт подери, а я ведь думал о том, чтобы их прибрать, – с досадой буркнул Кнуд.
– Да, возможно, расчет был именно на это, – кивнул Эгельту капитан Немо. – Но я думаю, что замысел наших врагов еще тоньше. «Наутилус» не может пройти через Босфор, не порвав сеть. Естественно предположить, что сеть играет роль сигнальной паутины и что настоящая ловушка сработает именно после ее разрыва.
– И что это за ловушка?
– Пока не знаю.
В библиотеке повисло молчание – более растерянное, нежели тревожное. Кнуд, поглаживая седеющую боцманскую бородку, рассматривал карту Стамбула, Андроникос хмурился и будто спорил с кем-то внутри себя, Эгельт внимательно смотрел на капитана. Я тоже взглянул на капитана и встретил его пристальный испытующий взгляд.
– Ну а вы что скажете, господин Аронакс?
Мое сердце тревожно заколотилось.
– Я не военный, господин Даккар, и едва ли могу быть полезен в обсуждении военных хитростей. Но если считать чертеж торпеды Александровского, мое похищение в Гавре, побег из плена и британские мины в Босфоре звеньями одной цепи, я знаю того, кто все это придумал и организовал. Это человек острого и беспощадного ума, и он не просто так натянул в проливе стальную сеть. Я не знаю, в чем состоит ловушка, но уверен, что она хорошо продумана и смертельно опасна.
– Думаете, это все-таки британцы, господин Аронакс? – спросил Стефан.
– Думаю, да. Но, разумеется, я могу ошибаться.
В библиотеке снова воцарилось молчание. Стефан опустил голову – мне показалось, что он помрачнел еще больше.
– А что там сверху, над сетью? – спросил Кнуд, повернувшись к Эгельту. – Никакой военный крейсер не караулит? А то мы рвем сеть, а нам на головы падают глубинные бомбы.
Тот отрицательно покачал головой.
– Нет, над сетью чисто. И я думаю, ставить там корабль – не слишком умно, это привлечет наше внимание и наведет на ненужные мысли.
– А дно?
– А вот дно плохое. Водоросли и всякий мусор.
Кнуд посмотрел на Эгельта, потом на Немо, и капитан кивнул, соглашаясь с невысказанной мыслью.
– Да, скорее всего, там скрыта третья минная завеса, которая должна подняться после разрыва сети. Завеса, расположение, протяженность и ширину которой мы не знаем.
Мы переглянулись. Капитан встретил мой взгляд спокойно и безнадежно – и у меня мучительно сжалось сердце.

Глава 3

Глава 3

Ночью, лежа в постели, я долго прислушивался к шагам капитана Немо. Дверь, разделяющая наши каюты, была чуть приоткрыта, и тонкую щель очерчивал яркий свет. Капитан не ложился, он даже не присаживался. Он ходил по своей каюте взад и вперед, точно тигр, запертый в клетке. Его спокойствие на совете не обмануло меня, наверно, не обмануло и Стефана, но перед своими людьми Немо никогда не позволял себе выказывать ни страха, ни отчаяния.
Мое сердце сжималось от жалости и чувства бессилия. Я не видел иного выхода, кроме совсем уж фантастического – купить соды, каменного угля, найти необитаемый островок, соорудить печь и попробовать получить натрий с помощью реакции Девилля. Конечно, это лишь отсрочило бы нашу гибель, но не помогло вырваться в океан. Да и долго ли мы смогли бы оставаться незамеченными?
Потом мои мысли спутались, я погрузился в беспокойный сон – и вынырнул из него от прикосновения горячей ладони, сжавшей мою руку.
– Господин Аронакс!
Я вздрогнул и распахнул глаза.
Дверь в каюту капитана была открыта настежь, и оттуда лился яркий свет. Немо склонился над моим изголовьем, его глаза тревожно блестели в полумраке.
– Капитан?..
– Профессор, простите, что потревожил вас. На каких условиях вы расстались с Конселем?
Я уставился на капитана в полном изумлении.
– Я знаю, он больше не служит у вас, но если вы обратитесь к нему с просьбой – он ее исполнит?
– Да, – не задумываясь, ответил я. – Но что…
– Даже если придется рискнуть жизнью?
– Он прыгнул за мной в море, когда вы атаковали фрегат «Авраам Линкольн».
– Прекрасно, – Немо выпрямился и сделал несколько шагов по каюте.
– Могу ли я узнать, что вы задумали, господин Даккар?
– Мы сделаем вид, что идем через Босфор. Порвем сеть, взорвем минную завесу у Эмирган Корузу. На самом деле мы вернемся в Черное море и затаимся. Но нам нужен призрак «Наутилуса», свидетельство того, что мы успешно вырвались. Я не могу сделать его физически, но для газет будет достаточно свидетельства очевидцев.
Я сел на кровати, не сводя глаз с капитана. Он явно был очень взволнован, даже взвинчен – мне показалось, что сам воздух вокруг него искрит от напряжения.
– Боюсь, Конселю никто не поверит, – осторожно возразил я. – Все знают, что он…
– Разумеется, ему никто не поверит, – нетерпеливо прервал меня Немо. – Однако он хорошо знаком с марсельскими контрабандистами, которые доставили вас в Сиолим. Если пообещать золота капитану «Наяды» с тем, чтобы его люди засвидетельствовали, что видели «Наутилус» в Средиземном море…
Он вдруг резко умолк и нахмурился.
– Вы плыли на «Наяде» в Индию, это было в газетах. Капитану «Наяды» тоже могут не поверить.
– У капитана «Наяды» есть много других знакомых капитанов-контрабандистов, – мягко сказал я. – Он терпеть не может англичан и, я думаю, будет рад подложить им свинью.
Немо испытующе посмотрел на меня, потом снова прошелся по комнате.
– Что ж, хорошо. Однако любые письма, приходящие на адрес вашей парижской квартиры, скорее всего, будут перехвачены. У Конселя есть родственники в Париже? Через кого можно было бы передать письмо?
Я отрицательно покачал головой.
– Никаких родственников у него нет – ни в Париже, ни где-либо еще. Но это и не нужно. Я напишу ему на адрес Музея естественной истории.
– Нет, профессор, это исключено. Почти наверняка в вашем музее есть британский агент. Допускаю, что он искренне считает, что работает на французское правительство, и сдаст Конселя ради его же блага.
Я глубоко задумался. Задача выглядела почти неразрешимой. Как передать Конселю письмо так, чтобы его не перехватили, и – главное! – чтобы потом тот смог уехать из Парижа, ни в ком не вызвав подозрений?
– Я напишу письмо не Конселю, а директору Музея, – медленно произнес я. – И напишу не от своего имени, а от имени Йозефа Шаванна. Это австрийский путешественник, очень милый молодой человек, мы познакомились с ним в 1866 году в экспедиции по Небраске. Он хорошо знает Конселя и вполне может предложить ему принять участие в раскопках развалин Теотиуакана. А поскольку наш директор весьма неравнодушен к древним цивилизациям Мезоамерики, я думаю, он на это согласится.
– В архивах вашего музея есть письма господина Шаванна? Директор музея знает его почерк?
– Нет. Думаю, что нет. Когда мы с ним познакомились, бедный малый не знал ни слова по-французски и писал свои отчеты исключительно в Брюссельский географический институт. Сразу после экспедиции по Небраске он собирался отправиться в леса Конго, где, думаю, находится и сейчас. Нужна исключительно несчастливая случайность, чтобы наш обман раскрылся.
– Прекрасно, – сказал Немо, и я с облегчением заметил, что лихорадочное напряжение начинает отпускать его. – Вы напишете директору письмо по-немецки, от имени Шаванна, а Эгельт перепишет его своим почерком. Однако как вы передадите Конселю, что от него требуется?
– Я напишу второе письмо, для Конселя, и вложу его в первое. Перед тем, как расстаться в Париже, мы договорились с ним о шифре. Если в письме упоминается дягиль Archangélica officínalis, то, начиная со следующего абзаца, следует читать только каждую десятую букву. – Я покачал головой и улыбнулся. – Конечно, придется изрядно поломать голову, чтобы письмо не выглядело подозрительно, но я надеюсь, что Эгельт мне поможет: мой немецкий далек от совершенства.
– Профессор, вы определенно делаете успехи в конспирологии! – улыбаясь, воскликнул капитан. – Именно так мы и поступим. Пусть Йозеф Шаванн пригласит Конселя в экспедицию и назначит местом встречи Марсель. Пообещаем господину директору Музея столько редкостей с развалин Теотиуакана, сколько пожелает его душа. И если капитан «Наяды» или его собратья по ремеслу согласятся нам помочь, «Наутилус» чудом минует все минные завесы Босфора и вырвется в Средиземное море.
– Ну, а в реальности? – тихо спросил я. – Мы лишимся торпед и все равно останемся в Черном море. Что, если наши противники не уберут минные завесы, даже когда мы якобы уйдем?
Немо нахмурился.
– Им придется это сделать. Сейчас через Босфор пропускают только легкие суда с малой осадкой. Ни зерновозы, ни лесовозы пройти не могут, торговля хлебом остановилась. Каждый день простоя означает убытки для торговцев, на султана будут оказывать давление, а он – на британцев... если мы с вами правы в своих подозрениях. Если «Наутилус» ушел в океан, нет никакого смысла и дальше держать Босфор перекрытым.
– Понимаю. Мы идем на риск… но теперь время будет работать не только против нас, но и против наших противников.
– Совершенно верно, профессор.
Мы замолчали. Я снова и снова прокручивал в голове наш замысел и не находил явных ошибок. Шаванн путешествовал по непроходимым лесам Конго и до своего возвращения не мог поймать нас на обмане, директор Музея не знал его почерка, оба письма будут написаны по-немецки чужой рукой, – даже если агенты Спенсера прочитают их, они не обнаружат подвоха. Консель, конечно же, прочтет второе письмо и, увидев упоминание о дягиле, догадается, что письмо зашифровано. Он отправится в Марсель по распоряжению директора Музея, а не по своей воле, и даже если за ним будут следить, что смогут увидеть соглядатаи, кроме того, что он зайдет в таверну и пропустит стаканчик-другой в компании своего старого знакомца, капитана «Наяды»?
Вот только что он будет делать потом?
Я вдруг понял, что если его не предупредить, Консель вполне может отправиться к Франсуа д`Обиньи и привести возможных соглядатаев к его дому.
– Я вижу, господин Аронакс, вам не все нравится в нашем прекрасном плане, – насмешливо произнес Немо.
Я поднял голову и встретил его пристальный взгляд. Капитан опять наблюдал за мной, и мое «выразительное лицо» наверняка снова выдало ему все мои мысли.
– Консель не знает, что Ишвари живет у д`Обиньи, – ответил я. – Возвращаться в Париж ему нельзя, идти к д`Обиньи – тоже нельзя, что он будет делать потом? Капитан, вы возьмете его на борт?
– Разумеется! Разве я похож на человека неблагодарного?
Я вспомнил слова Конселя, произнесенные после моего возвращения в Париж: «Я предпочел бы сопровождать господина профессора». Возможно, судьба исполнит его пожелание куда быстрее, чем он мог надеяться!
– Благодарю вас, господин Даккар. Теперь наш прекрасный план видится мне безупречным.
– А это означает, что наверняка все пойдет не по плану, – с насмешливой улыбкой ответил тот. – Но теперь у нас появилась возможность обмануть наших врагов, и мы ею воспользуемся. Отдыхайте, господин Аронакс, я хочу, чтобы завтра у вас была ясная голова.
С этими словами Немо слегка поклонился мне, повернулся и ушел в свою каюту.

Глава 4

Глава 4

Весь следующий день я посвятил сочинению двух писем – директору Музея естественной истории и Конселю. Задача выглядела очень непростой – скрыв свое авторство, побудить директора отпустить Конселя в экспедицию, при этом не вызвав подозрений ни у него самого, ни у возможного британского агента, работающего в музее. От успеха или неуспеха этой операции зависела наша жизнь, поэтому я подошел к делу со всем тщанием.
Сначала я писал от имени Йозефа Шаванна по-французски. Обращаясь к директору со всей учтивостью и почтением, я поведал о своем знакомстве с г-ном Аронаксом и его слугой Конселем в экспедиции по Небраске, охарактеризовал эту экспедицию как чрезвычайно успешную и плодотворную, и отметил вклад Конселя, взявшего на себя значительную долю трудов и дорожных тягот. Я рассказал о подготовке новой экспедиции на развалины Теотиуакана, о множестве драгоценных находок, которые мы надеемся там обнаружить, и о возможности собрать коллекцию местной флоры, отличающейся исключительным богатством и разнообразием. Я упомянул, что еще в конце июля писал г-ну Аронаксу, приглашая его принять участие в готовящейся экспедиции. Он отговорился слабым здоровьем, однако предложил помощь Конселя. В заключении я выразил надежду, что господин директор Музея согласится на участие Конселя в экспедиции по Мексике, и пообещал подготовить отчет об этой экспедиции для Вестника Французского географического общества.
Переписав письмо набело, я начал переводить его на немецкий. Я свободно читаю по-немецки, однако говорю плохо, а от г-на Шаванна естественно было бы ожидать непринужденности и живости слога. На этом этапе неоценимой оказалась помощь Эгельта – он не просто переписал мое письмо своей рукой, но также исправил все галлицизмы и грамматические ошибки. Мы решили, что чистовой вариант письма Эгельт перепишет на обычной бумаге чернилами, купленными в Одессе – бумага, сделанная из водорослей, и чернила из секрета каракатицы наверняка выдали бы нас с головой!
Закончив с первым письмом, я приступил ко второму. К Конселю я обратился попросту, как к человеку хорошо знакомому. Я сообщил, что г-н Аронакс обещал мне его помощь, и пригласил в экспедицию по Мексике. «Помните Ганса Кольбе? – писал я. – Я взял его с собой, но здесь на постоялых дворах такая тяжелая еда, что он третий день мается животом и пьет настойку дягиля Archangélica officínalis, в лечебные свойства которой верит, как в Отче наш. Надеюсь, русские пироги его не доконают! Если бедняге не станет хуже, мы выйдем в море в конце октября и в середине ноября бросим якорь в Марселе. Телеграфируйте мне о вашем решении на главпочтамт Одессы. Кстати…», – начал я следующий абзац – и отложил перо.
Теперь предстояло составить зашифрованное послание, и я глубоко задумался. «Консель, мне нужна твоя помощь, – по-немецки начал я выводить на отдельном листке. – Мы заперты в Черном море, Босфор перекрыт. Нужно создать ложное впечатление, что мы уже вырвались и сторожить некого. Для этого надо найти людей, которые засвидетельствовали бы, что видели «Наутилус» в Средиземном море или в Атлантическом океане. Поезжай в Марсель, попробуй уговорить на это капитана «Наяды», если нужно, пообещай ему золота. За тобой могут следить, поэтому к Франсуа нельзя. Сними комнату, сообщи телеграммой, где ты остановился, жди нас. Телеграммы отправляй на главпочтамт Одессы на имя Йозефа Шаванна».
Дописав записку, я прочитал ее Эгельту, и он согласился с тем, что сказанного достаточно. Оставалось спрятать текст от посторонних глаз. До глубокого вечера мы сочиняли письмо, в котором болтовня, сплетни об общих знакомых и описание подготовки к экспедиции скрыли бы мое тайное послание. Окончательный вариант Эгельт собирался переписать своей рукой уже в Одессе, на местной почтовой бумаге.
Той же ночью «Наутилус» впервые за несколько дней запустил моторы и отправился на север, к русскому побережью Черного моря. Еще не рассвело, когда спасательная шлюпка всплыла на поверхность ввиду Одессы, а позже смешалась со множеством других рыбацких судов. Золотая безделушка из бухты Виго, отданная еврею-ростовщику за треть цены, обеспечила Эгельта деньгами, компания Збигнева, свободно говорившего по-русски, помогла добраться до главного почтамта. Переписав набело оба письма, Эгельт вложил одно в другое и отправил на адрес Парижского музея естественной истории. По его словам, вся операция прошла без малейших затруднений.
***
На следующий день, 25 октября 1871 года, «Наутилус» вернулся к Босфору. Одно дело было сделано, предстояло другое, не менее важное. Чтобы наши противники поверили капитану «Наяды» или другим капитанам – участникам заговора, требовалось изобразить прорыв «Наутилуса» через Босфор. Именно подготовкой к прорыву и занимался экипаж субмарины в последние дни октября. К сожалению, состояние здоровья не позволило мне принять в этом непосредственное участие, но я знал обо всем, что происходит, от капитана Немо, Марко, Эгельта, Збигнева и других.
Сначала мы убедились в том, что мины первой завесы действительно взрываются при уменьшении давления. Во время первой же вылазки силач Кшиштоф разогнул звено, крепившее минреп одной из мин к якорю, освободил мину и увел ее из пролива ближе к «Наутилусу», где ее взяли на трос и отбуксировали подальше от берега. Отцепив минреп и позволив мине всплыть, мы обнаружили, что при уменьшении глубины до трех-четырех метров мина взрывается.
Вторым шагом стало создание прохода в первой завесе. Как и говорил Андроникос, для этого оказалось достаточно убрать с пути двенадцать мин. Каждую из них осторожно отцепляли от якоря, уравновешивали балластом и сдвигали в сторону, не меняя глубины погружения. К 29 октября в первой минной завесе образовалось отверстие, достаточное для прохода «Наутилуса», а мы еще не потратили ни одной из русских торпед.
Третьим шагом стало минирование торпедами второй завесы у Эмирган Корузу. Вторая завеса состояла из крупных мин неизвестной конструкции, соединенных сигнальным тросом. Отцеплять эти гигантские цилиндры, начиненные взрывчаткой, было слишком опасно – мы не знали их чувствительности, не знали, куда ведет сигнальный трос и какое именно воздействие способно вызвать взрыв. Капитан Немо не пожелал рисковать ни одним из своих людей и решил, что вторая завеса будет сметена открытым ударом. 30 и 31 октября водолазы укрепили шесть русских торпед, снабженных часовым механизмом, под нижним ярусом второй минной завесы.
Оставалась сеть.
Сеть, протянутая у местечка Сарыер, доходила до самого дна и состояла из прочных стальных цепей. Ячейки сети по длине превышали туаз и не представляли препятствия для водолазов, однако «Наутилус» не мог миновать стальную паутину, не порвав ее. Где-то между сетью и второй минной завесой таилась ловушка, которую мы никак не могли отыскать. Дно в этом месте было неровное, заросшее водорослями и усыпанное обломками многочисленных крушений, то тут, то там попадались глубокие ямы, полные вязкого ила. Чтобы тщательно прочесать фарватер, потребовалось бы несколько месяцев, а их у нас не было.
Каждый день капитан Немо вместе с Эгельтом, Кшиштофом и другими матросами уходил к сети на разведку и каждый день возвращался ни с чем. Ловушку найти не удавалось. От стальной паутины на берег вели сигнальные тросы – значит, сеть была не просто сетью, но что за смертоносное оружие должно было обрушиться на нас после ее разрыва?
Вечером 5 ноября в библиотеке снова собрался военный совет. Капитан кратко подвел итог безуспешным поискам и предложил план, с которым все согласились. Мы располагаем мины первой завесы цепочкой от сети вниз вдоль фарватера Босфора до завесы у Эмирган Корузу. В день, когда все будет готово, «Наутилус» разгоняется, рвет сеть, сразу же резко тормозит и задним ходом возвращается обратно. Одновременно сбрасывается балласт, удерживающий перемещенные мины от всплытия. Поднимаясь, мины бывшей первой завесы взрываются на малой глубине, а еще через несколько минут должны взорваться торпеды под второй минной завесой. Что бы ни задумали наши враги, они не будут знать, прошел ли «Наутилус» через заграждение у Эмирган Корузу, погиб ли там или вернулся в Черное море. Однако если вскоре после этого в газетах появятся сообщения, что субмарину видели в Средиземном море, у турецкого султана не будет более оснований держать Босфор перекрытым.
Той же ночью «Наутилус» вернулся к Одессе – надо было проверить, нет ли ответа на мои письма. Утром Эгельт вместе со Збигневым отправились на главный почтамт – и вернулись с телеграммой на имя Йозефа Шаванна, ожидающей его уже два дня. «Радостью приму участие мексиканской экспедиции тчк послезавтра выезжаю Марсель тчк Консель Дюнсте».

Глава 5

Глава 5

Облегчение, которое я испытал, прочитав телеграмму, не передать словами. Там, на берегу, у нас появился союзник – надежный, хладнокровный, умный и расторопный. Я был уверен, что Консель прекрасно справится с заданием, и, признаюсь, обрадовался, что судьба сведет нас снова. Мне не хватало его спокойной привязанности, его ненавязчивой заботы, его грубоватого здравого смысла, мне эгоистично хотелось иметь рядом с собой человека из прежней, «земной» жизни. Я честно приложил усилия, чтобы обеспечить Конселю будущность, более достойную его талантов, нежели судьба слуги, но в глубине души был рад, что он вернется на «Наутилус».
Однако нам следовало поторопиться. Телеграмма была отправлена утром 4 ноября – значит, Консель уже в пути. Завтра он прибудет в Марсель и уже завтра или послезавтра сможет встретиться с капитаном «Наяды». Согласится ли тот за деньги солгать для газет? Я надеялся, что да. Возможно, старый контрабандист помог бы нам и так, из одной нелюбви к англичанам, однако золото могло купить голоса и других капитанов.
Но что, если сообщение о «Наутилусе» появится в газетах уже через 2-3 дня? Нам требовалось «прорваться через Босфор» раньше этого момента! Это понимал и Эгельт, и капитан Немо.
Тем же вечером, 6 ноября, субмарина вернулась к проливу. Утром следующего дня почти вся команда ушла к минной завесе у Анадолу Каваги – переносить мины вниз по фарватеру от стальной сети ко второй завесе у Эмирган Корузу. На русские торпеды были установлены взрыватели из гремучей ртути, снабженные часовым механизмом. Работали весь день от рассвета до темноты и все равно немного не успели – в ноябре дни короткие, а пользоваться фонарями означало почти наверняка выдать себя.
На следующий день мы должны были войти в Босфор.
***
Эту ночь я спал плохо. Меня мучили приступы фантомных болей и дурные предчувствия, в голову неотступно лезли тревожные мысли. Что за ловушка ждет нас за сетью, удастся ли нам избежать гибели? Что, если капитан «Наяды» откажется помогать «морскому дьяволу» капитану Немо или сделает это так неумело, что газетчики быстро докопаются до истины? Успеем ли мы выбраться из Черного моря прежде, чем закончится натрий?
Я ворочался с боку на бок и то и дело невольно прислушивался к звукам из соседней каюты. Капитан был у себя. Я слышал тихий шелест бумаги и поскрипывание стула – видимо, он что-то писал или делал расчеты. Потом наступила тишина, и я незаметно задремал. Мне снова приснилась синяя спальня, кабинет с высоким кожаным креслом, где меня допрашивали, стакан воды на столе, но теперь рядом со мной стоял не Смит, а капитан Немо, и Спенсер смотрел не на меня, а на него – так, будто хотел уничтожить.
Очнувшись в начале седьмого утра, я понял, что больше не усну. Я осторожно встал, умылся, оделся и пришел в библиотеку. Здесь царил полумрак, лампы горели вполнакала. На столе лежала карта Стамбула с карандашными пометками Эгельта. Я еще раз взглянул на очертания русла Босфора, который, кажется, уже мог нарисовать с закрытыми глазами, потом взял сборник максим Ларошфуко. Почти не помню, что именно я читал – глаза механически скользили по строчкам. Прошел час или полтора, когда лампы вспыхнули ярче, дверь распахнулась и в библиотеку вошел капитан Немо.
– Вот вы где, – сказал он.
Я отложил книгу и поднялся ему навстречу.
– Капитан.
Он окинул меня внимательным взглядом.
– Вы очень бледны, профессор. Как вы себя чувствуете?
Я покачал головой, не зная, что ответить.
– Вам лучше присесть, а еще лучше лечь на диван головой к корме. Мы разгонимся, потом резко затормозим, вы не удержитесь на ногах.
Я глубоко вздохнул и решился:
– Капитан, если вы позволите… Когда мы войдем в Босфор, я бы хотел быть вместе с вами в штурвальной рубке.
Немо посмотрел на меня удивленно, потом нахмурился.
– Это слишком опасно, вы еще слабы.
– Предпочитаю видеть опасность собственными глазами.
Капитан ответил мне долгим пристальным взглядом и скрестил руки на груди. Сначала мне показалось, что он готов отказать, но потом его взгляд смягчился, и он произнес:
– Что ж, идемте.
Мы вышли из библиотеки в проход, ведущий к среднему трапу. Поднявшись на несколько ступеней, мы оказались в верхнем коридоре, ведущем в рубку.
В рубке никого не было. Сквозь широкие иллюминаторы сочился слабый серый свет пасмурного ноябрьского утра. Капитан Немо нажал на кнопку, передавая команду в машинное отделение, и встал за штурвал. Через несколько мгновений корпус «Наутилуса» охватила еле заметная дрожь – заработали электрические моторы.
Как и в прошлый раз, я устроился у бокового иллюминатора. Болезненная тревога, лишавшая меня сна, отступила. Капитан выглядел спокойным и уверенным, «Наутилус» – воплощение холодной красоты и технической мощи – был полностью исправен и послушен его воле. Немо снова нажал на кнопку, и мягкое урчание моторов усилилось. Субмарина дрогнула, отрываясь от морского дна, и малым ходом двинулась вперед.
Здесь, внизу, царил глубокий сумрак, но скоро мои глаза привыкли к темноте, и я стал различать очертания окружающей местности. «Наутилус» скользил над неровной песчаной равниной, усыпанной валунами и обломками крушений прежних лет. То тут, то там попадались заросли красных водорослей, почти черные в неверном утреннем свете, и обрывки рыболовных сетей. Приглядевшись, я заметил внизу многочисленные цепочки следов, оставленных матросами «Наутилуса», эти следы вели нас к цели, как нить Ариадны.
Сначала мы шли почти точно на юго-запад, потом стали поворачивать южнее, следуя фарватеру Босфора. Ближе к Анадолу Каваги следов стало больше. Я знал, что первая минная завеса разобрана почти полностью, так что нам не придется искать в ней окно. Мелькнула площадка, вся истоптанная башмаками водолазов, кое-где из песка торчали якоря с обрывками минрепов.
– Профессор, ложитесь на пол головой к корме! – приказал Немо. – Ногами упритесь в стену!
До сети оставалась половина мили или полторы минуты хода. Я растянулся на холодном полу и приготовился к резкому торможению, сердце больно билось в груди. Какая-то часть моего существа жаждала прижаться лицом к стеклу и смотреть, смотреть на приближающуюся ловушку. Спиной я чувствовал вибрацию, наполняющую корпус «Наутилуса». Субмарина показалась мне хищным зверем, готовящимся к прыжку! Потом впереди в серой мгле проступил узор из тонких линий, складывающихся в шестиугольники, и я больно укусил себя за палец. Сеть быстро надвинулась, субмарину тряхнуло, раздался уже знакомый резкий скрежет – и в тот же миг пол подо мной будто встал вертикально.
На секунду мне показалось, что «Наутилус» воткнулся носом в грунт. Капитана швырнуло на руль. По корпусу прокатился нарастающий металлический лязг, одна из лопнувших цепей с размаху ударила по хрустальному стеклу иллюминатора. Я в ужасе зажмурился, мне показалось, что сейчас хрусталь треснет, разлетится вдребезги, и в рубку хлынет вода. А потом скрежет медленно и будто лениво прокатился обратно, от кормы к носу.
Я распахнул глаза. Немо стоял за штурвалом, тяжело дыша и одной рукой упираясь в приборную панель. У меня мелькнула мысль, что от удара о руль он мог сломать себе ребра, и я в страхе вскочил на ноги.
– Капитан, вы не ранены?!
Он повернул ко мне голову и торжествующе улыбнулся.
– Смотрите, господин профессор! Вот ловушка, которая должна была нас уничтожить.
Я бросился к лобовому иллюминатору. В полутора десятках туазов перед нами висела порванная сеть, а за ней, теряясь во мгле, со дна поднимались пупырчатые черные шары. Десятки, сотни шаров. Видимо, рывок сигнального троса освободил их от балласта, и теперь они всплывали, чтобы натянуть минреп и встать в толще воды, перегораживая нам проход. Если бы «Наутилус», порвав сеть, двигался с прежней скоростью, сейчас он попал бы в самую их гущу.
Среди мин тайной третьей завесы вверх поднимались и наши мины – мины из бывшей первой завесы. Через минуту они достигли той глубины, на которой срабатывал взрыватель – и начали рваться одна за другой. По ушам ударил грохот, вода по ту сторону сети будто вскипела. Видимо, часть осколков била в мины третьей завесы, и те тоже детонировали. Волна взрывов катилась вниз по Босфору, превращая пролив в кастрюлю с кипящим супом.
Прошло еще несколько минут, и новая волна чудовищного грохота возвестила нам о том, что сработал часовой механизм у русских торпед, укрепленных под минами второй завесы. Я зажал уши руками. Немо, гордо выпрямившись, с мрачным торжеством смотрел вперед, на смертельную ловушку, которую нам удалось избежать.

Глава 6

Глава 6

Прошло еще несколько минут прежде, чем муть, поднятая взрывами, начала оседать, а вода – проясняться. Сквозь серую мглу стали проступать очертания мин, не задетых разлетающимися осколками, и их было много, очень много. Да, «Наутилус» избежал ловушки, однако Босфор по-прежнему оставался перекрытым.
Я повернулся к капитану. Немо пристально смотрел вперед, будто пытался охватить взглядом новую преграду. Потом он положил руку на штурвал, другой нажал на кнопку, и субмарина начала медленно, задним ходом удаляться от сети.
Я с тревогой вглядывался в его лицо. В придонном сумраке лицо капитана казалось очень бледным, губы были плотно сжаты. Я знал его гордость и упрямство – даже испытывая сильную боль, он никогда не пожаловался бы и ничем не выдал, что страдает. Но удар о штурвал был настолько сильным, что наверняка вызвал серьезный ушиб, а может, и надломил ребра. В конце концов, я вернулся на «Наутилус» в качестве судового врача – ибо чем еще я мог быть полезен его экипажу?
Я повторил свой вопрос уже более настойчиво:
– Капитан, вы не ранены?
– Пустяки, – без выражения ответил тот.
– Вы позволите вас осмотреть?
Немо искоса глянул на меня.
– Нет, не позволю.
И заметив, что я готов возразить, добавил:
– Ребра целы, остальное неважно.
Он снова нажал на кнопку и повернул штурвал. Субмарина мягко затормозила, а потом по широкой дуге стала поворачивать на север. Меня качнуло к лобовому иллюминатору, потом к боковой стене, но на этот раз я без усилий удержался на ногах.
– Поверьте, профессор, если мне когда-нибудь понадобится врачебная помощь, я обращусь к вам без малейших колебаний, – продолжил Немо.
– Надеюсь на это, – ответил я.
– Но сейчас в этом нет необходимости.
Я понял, что настаивать бесполезно, и шагнул к боковому иллюминатору. Мы снова шли над самым дном, придерживаясь следов, оставленных водолазами. Тусклый серый свет за хрустальными стеклами понемногу становился яснее – быть может, там, наверху, поредела облачность, а может, мои глаза привыкли к сумраку. Снова промелькнула площадка бывшей первой завесы – я заметил, что десятка полтора мин еще висело поодаль. Потом потянулась неровная песчаная равнина, тут и там покрытая зарослями красной водоросли филлофоры ребристой. Мимо нас промчалась стая колючих акул-катранов – темно-серых, с заостренным рылом и стройным обтекаемым телом. Поодаль у дна я заметил несколько скатов морских лисиц – ромбообразных плоских рыб с пестрой серой спиной и длинным тонким хвостом. Сколько удивительных обитателей Черного моря мы смогли бы увидеть, если бы включили прожектор! Но сейчас, в разгар военной кампании, об этом нечего было и думать.
Я повернулся к Немо.
– И куда мы теперь, капитан? К Одессе?
– Дадим Конселю три дня, – ответил тот. – Позавчера он прибыл в Марсель. Ему нужно время, чтобы найти жилье, встретиться с капитаном «Наяды» и получить его ответ. Возможно, тот захочет подумать. Дождемся 10 ноября, думаю, к этому моменту телеграмма от Конселя уже придет.
Я кивнул в знак согласия.
– Ну а пока, профессор, не хотите ли совершить погружение в абиссальные глубины Черного моря? Вряд ли мы еще когда-нибудь здесь окажемся.
Я посмотрел на Немо, не веря своим глазам: он улыбался! Еле заметной ускользающей полуулыбкой, но все же улыбался, будто выход в океан и не перегораживала непроходимая минная завеса, а наша участь не висела на волоске!
– Но… Разве это не опасно? Наш прожектор могут заметить. А без прожектора мы ничего не увидим. Даже здесь, на глубине в сорок метров, уже почти темно.
– Как вы можете видеть, господин Аронакс, вода в Черном море довольно мутная. Если мы днем опустимся на глубину свыше двухсот метров и включим прожектор, его свет не пробьется сквозь толщу воды. Ночью, конечно, этого делать не стоит. Я хочу сделать замеры температуры, плотности и солености в зависимости от глубины. Вы мне поможете?
– С радостью, капитан.
– Что ж, тогда в двенадцать часов жду вас в салоне.
Я понял, что он хочет остаться один, поклонился ему и вышел в проход, ведущий к трапу и вниз – к салону, библиотеке и моей каюте.
Признаюсь, сначала предложение капитана показалось мне легкомысленным и безрассудным – разве не должны мы всеми способами беречь натрий и избегать любого движения, требующего работы электромоторов? С другой стороны, если впереди – недели ожидания, то, проводя их в унылой праздности, воистину можно тронуться рассудком! Капитан был прав – вряд ли мы еще когда-нибудь вернемся в Черное море. Так почему бы не воспользоваться случаем?
***
Сразу после завтрака я пришел в салон. Ставни, закрывающие хрустальные окна, были плотно сомкнуты. Судя по показаниям приборов, «Наутилус» шел на северо-восток со скоростью двадцать узлов. Тишину салона снова наполняло мягкое урчание моторов, и я только сейчас понял, как мне не хватало этого звука.
Я принес из библиотеки карту Черного моря, журнал наблюдений и перо с чернильницей. Хорошо знакомая толстая тетрадь содержала многочисленные таблицы параметров морской воды в разных уголках Мирового океана, заполненные рукой капитана Немо. Пролистав страницы, я нашел несколько собственных записей – иногда я помогал ему делать измерения во время первого своего пребывания на подводном судне. Пара последних страниц была заполнена округлым детским почерком – видимо, Ишвари тоже помогала отцу.
Около двенадцати часов звук моторов стал ниже и глуше, и субмарина начала замедляться. Мы отошли от берега примерно на двадцать лье, и теперь под нами лежала обширная котловина Черного моря, глубина которой превышала два километра. Какими окажутся эти глубины, и будут ли они совершенно безжизненными, как предрекали многие мои коллеги? Скоро я это узнаю.
В двенадцать часов в салон вошел капитан Немо, и я поднялся ему навстречу. Он бросил взгляд на меня, на тетрадь, на чернильницу – и его губы тронула неожиданно теплая и грустная улыбка.
– Я вижу, у вас все готово, профессор.
Я молча кивнул, не зная, что сказать.
Он несколько раз нажал на кнопку, передавая команду в машинное отделение, и моторы замерли. Вместо низкого урчания салон заполнило шипение заполняемых водой балластных цистерн. Немо не стал использовать рули, чтобы добраться до дна – мы просто начали медленно тонуть, а капитан стал диктовать мне показания термометра, манометра, ареометра и других приборов.
Первую серию измерений мы сделали на глубине в десять метров – и потом через каждые десять метров стали их повторять.
Черное море – удивительный водный бассейн, самый изолированный среди всех, соединяющихся с Мировым океаном. Многочисленные реки, среди которых самой крупной является Дунай, несут в него пресные воды. Одновременно через Босфор в Черное море поступает очень соленая вода Мраморного моря. Все это приводит к тому, что в Черном море сосуществуют два слоя воды, которые почти не смешиваются друг с другом. Граница между ними пролегает на глубине 50-100 метров.
Сначала по мере нашего погружения соленость воды быстро росла, а температура падала. Потом мы вошли в слой очень холодной воды, температура которой не превышала 6 градусов Цельсия. Еще ниже температура поднялась на два градуса и далее до самого дна уже не менялась.
На глубине в двести метров включился прожектор и распахнулись створки окон. Я жадно глянул в иллюминатор – и не увидел ничего, кроме тусклых зеленоватых вод. Нигде ни рыбешки, ни креветки, ни червя, ни медузы! Нигде ни малейшего движения, будто мы попали в те времена, когда жизнь на Земле уже угасла или еще не зародилась. Стрелка манометра показывала, что мы продолжаем погружаться, но вид в иллюминаторе не менялся ни единой деталью. Взгляду просто не за что было зацепиться!
Наконец, через полчаса от начала погружения внизу показалось дно. Под нами простиралась гладкая унылая равнина, покрытая толстым слоем темного ила. Капитан нажал на кнопку, и насосы коротко зашипели, вытесняя часть воды из балластных цистерн. Падение «Наутилуса» замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Я внес в журнал последние данные и бросился к окну.
Движение водных струй вокруг субмарины всколыхнуло рыхлый ил, и вокруг нас взметнулись клубы темно-бурой мути. В этой мути не было ничего живого – ни рыб, ни крабов, ни моллюсков, ни губок. Пустынная равнина, лишенная жизни! Видимо, гниение органического осадка, в изобилии поставляемого верхними слоями Черного моря, вытянуло из воды весь кислород, и теперь ни один из представителей животного мира не мог здесь жить.
Я услышал сзади легкие шаги, а потом на мое плечо легла рука капитана.
– Задворки ада, где угли уже догорели, – вымолвил он. – Море – вечная жизнь и любовь, но не здесь.
Я хотел ответить, что море – все равно вечная жизнь и любовь, даже здесь, но горло от волнения перехватило спазмом, и я не смог выдавить из себя ни звука. Пальцы капитана на мгновенье сжали мое плечо, а потом он убрал руку и отошел к приборной панели. Раздался пронзительный свист насосов, работающих на полной мощности. Пол подо мной дрогнул, мертвую заиленную равнину будто заволокло дымом, и мягкая сила вдавила меня в пол. Мы поднимались обратно к поверхности.

запись создана: 09.04.2016 в 20:21

@темы: 20 тысяч лье под водой, фики, Колесница Джаганнатха

---

Немного обоснуя

К главе 5.

Некоторые цифры

Пусть "Наутилус" налетел на стальную сеть со скоростью 20 узлов.
20 узлов = 20 · 0.514 = 10.28 м/сек
Такую скорость развивает тело, 10.28/9.81 = 1.05 секунд падающее в поле притяжения Земли.
За 1.05 секунд тело пролетит 5.39 метра.
Итого, резкое торможение со скорости 20 узлов эквивалентно падению с высоты ~5.4 метра. Бедные капитанские ребра!
Однако тормозили они не резко, они ж не на стену налетели. Допустим, "Наутилус", проткнув сеть, двигался равноускоренно (точнее, равнозамедленно) и погасил скорость, пройдя сквозь сеть на 35 метров (половину своей длины). Тогда ускорение составит 1.51 м/с2. Всего-навсего! Это в 6.5 раз меньше ускорения свободного падения.
В общем, или они тормозили еще резче, или профессор с перепугу преувеличил свои ощущения типа "пол встал вертикально"

@темы: фики