"Мертвец в Париже", попытка перевода. Часть 3, заключительная

[Kerisa]

Anna_Dreamer, не читайте Это слеш, хоть и низкорейтинговый, но совершенно явный.

Хриза, я взяла на себя смелость заменить в фике имя Армитедж на каноническое имя Немо - Даккар. Автор фика в комментариях призналась, что не читала "Таинственный остров" и назвала капитана от балды.


Когда я снова открыл глаза, я услышал знакомые органные аккорды, звучащие поздним вечером где-то в дремлющих глубинах «Наутилуса». Во время моего предыдущего пребывания я часто слушал, как Немо играет траурные диссонансы Брукнера, а еще странные стремительные пьесы в минорных тонах, которые, как я подозреваю, он сочинил сам. Я помнил, что в моем присутствии он нажимал только на черные клавиши. Капитан был прекрасным музыкантом, и я наслаждался его игрой, хотя часто его музыка была слишком печальной, чтобы выдерживать ее долго. Но сейчас эта игра звучала иначе, светлее.

Я поднялся, чтобы одеться. На столике стоял стакан сока, и я с энтузиазмом его выпил. Я не узнал вкуса – возможно, сок был выжат из фруктов с тропических островов, известных только Немо.

Я еще помнил свой привычный путь по подводному кораблю – машинное отделение, главная палуба, нарядная столовая. Я увидел несколько знакомых лиц среди ночной смены экипажа, но они только кивнули мне, когда я прошел мимо. Они совсем не удивились, заметив меня, и я спросил себя, насколько капитан посвящал их в свои планы, когда преследовал меня в океане. Я тоже кивнул им, не зная, что сказать.

В нерешительности я остановился перед дверью салона, положив палец на кнопку. В последний раз я крался через эту комнату, когда бежал с «Наутилуса» перед тем, как мы попали в Мальстрим. «Господи всемогущий, довольно, довольно!» – кричал Немо, и я не знал, что это значит.
Я нажал на кнопку.

Музыка прервалась, когда я вошел в салон, и я понял, что каким-то образом капитан почувствовал мое присутствие.
«Хорошо ли Вы спали, профессор Аронакс?» – спросил он, не оборачиваясь.

«Спасибо, очень хорошо, – ответил я и, подойдя ближе, увидел, что его пальцы касаются белых клавиш органа. – Звучит как Вивальди».

«Это он и есть», – он отодвинулся, чтобы я мог увидеть ноты, лежащие перед ним.

Когда я наклонился вперед, чтобы взглянуть на ноты, складки моего халата упали друг против друга с мягким шш-шш. Я провел пальцем по ткани и почувствовал, что обязан быть честным – возможно, на меня повлияло близкое присутствие Немо или то неуловимое, что заставляло его команду быть абсолютно преданной ему, а любого человека, с кем он когда-либо сталкивался, от Неда Ленда и меня до безымянного ловца жемчуга в бухте Манаар, невольно влекло к нему, как мотыльков к свету.

«Спасибо за мою старую одежду, я скучал по ней. И я скучал по Вашему исключительному обществу… и по множеству других вещей. Возможно, поэтому я и вернулся».

«Ясно, – сказал Немо сдавленным голосом и прокашлялся. – Но я уверен, что Вы не скучали по бурям. Мы скоро встретимся с одной из них. Конечно, мы только опустимся поглубже, пока она не утихнет, но я думал держать Вас в курсе».

«Спасибо, – сказал я, чувствуя, что должен сказать больше, но не зная что. – Это очень любезно с Вашей стороны».

«Я люблю море, – сказал Немо, глядя на клавиши. – И иногда я забываю, что у него есть свои собственные прихоти. Я предполагаю, что понимаю в нем все и становлюсь… растерянным, когда оно ведет себя не так, как я ожидаю. С моей стороны это чистое ребячество».
Он поднял на меня глаза.
«Вы понимаете, профессор?»

Пожалуй, это было самой странной, а еще самой прямой декларацией о намерениях, которую я когда-либо слышал, и несколько мгновений все, что я мог – только пялиться на него. На лице капитана было самое забавное выражение, и я не сразу понял, что он был смущен – это была такая редкая и не подходящая к нему эмоция, что я не знал, сохранить ли ее в своей памяти или отвернуться и позволить ему соблюсти достоинство.

В конце концов, я отвел взгляд, но больше для того, чтобы собраться с собственными мыслями, нежели помочь ему привести в порядок свои. Я знал, что я всегда буду вторым в его сердце после моря, без шансов занять первое место до самой моей смерти. Я был любовницей, нарушителем, а море – законной женой. Но я нашел, что доволен этим, потому что быть вторым в привязанностях Немо означало, что я буду любим больше, чем большинство из моих сухопутных родственников могло бы надеяться.
И я понял, что я любил и что я был любим. Что это было неизбежно с того момента, как я впервые увидел его после того, как он спас нас после аварии «Авраама Линкольна», и сколько бы я не убегал и не прятался от него в Париже, это могло только отсрочить нашу встречу, но не предотвратить ее. И возможно, неизбежность этого была тем, что сначала заставило меня бежать с «Наутилуса», возможно, в глубине души я всегда знал, что если я останусь на борту корабля Немо достаточно долго, я буду рад забыть свою жизнь на суше, и продолжу путешествовать с ним по океанам до конца моих дней. Это была ужасающая мысль для любого здравомыслящего человека.

Я поднял голову и заставил себя посмотреть ему в глаза.
«Если мне предстоит остаться здесь на всю оставшуюся жизнь, я думаю, Вы можете звать меня Пьером».

Я заметил, что он слегка улыбнулся.
«Тогда я Даккар».

«Даккар», – повторил я. Сколько бы раз океан не удивлял меня, Немо всегда удивлял меня еще больше.

Я знал, что жить с ним будет для меня нелегко. Мы оба были довольно своенравны и слишком уверены в силе собственного разума. Я знал, что я могу говорить с ним часами без скуки, и что в нем есть странная доброта, которую он ненавидел обнаруживать передо мной, но которую я часто замечал во время моего пребывания здесь. Я знал, что могу быть здесь счастлив, и начал понимать, что могу сделать счастливым и его, чего раньше даже представить себе не мог, потому что всегда считал, что Немо не испытывает от человеческого общества ни радости, ни отвращения. И я знал, что будут и другие времена, когда мы будем ссориться, а потом сутками не разговаривать друг с другом. И держаться друг от друга на разных концах «Наутилуса», и игнорировать друг друга за завтраком, и совершать еще более глупые ошибки от незнания, как их исправить.
А еще я знал, что нет другого места, где я бы хотел провести свою жизнь.

Капитан повернулся к органу, и я положил руку на его плечо, сам поражаясь собственной наглости.
«Вы сыграете для меня? Брамса или Моцарта?»

«Нет, – он повернулся обратно, и я почувствовал легчайшее прикосновение его пальцев к тыльной стороне моей руки прежде, чем он снова опустил их на клавиши органа. – Я сыграю Вам сонату Пахельбеля. И его Чакона фа минор. А потом мы поужинаем. Я заказал для Вас вазочку мармелада из морской анемоны, насколько я помню, это было Ваше любимое блюдо. И еще есть бутылка хорошего вина «Синяя звезда», которая довольно долго ждала Вас».

Я догадался, что он давно задумал ужин в мою честь, и только Мальстрим и мое внезапное дезертирство отложило его дебют до настоящего времени. Он снова улыбнулся, заметив изумление на моем лице.

«Право, Пьер, Вы же француз. Хотя Вы совсем не похожи на мистера Ленда, который быстро пресытился нашей морской диетой, я подозреваю, что Вам будет не хватать вкуса Бордо или Шардоне, к которому Вы привыкли дома».

Я подумал, что никогда не перестану поражаться деликатности мыслей Даккара и его заботе о моем благополучии, вне зависимости от его сердитых слов.

«И после ужина… – тут я заколебался, думая, что он может еще злиться на меня за все неприятности, что я ему доставил. – Возможно, Вы знаете причину?»

На это он рассмеялся. Расхохотался низким глубоким раскатистым смехом, а потом накрыл своей ладонью мою руку и сжал ее.
«Мой дорогой профессор, я сыграю с Вами больше причин, чем Вы сможете выдержать».


Ну все, пошла искать бету.