К сожалению, так и не смогла найти ссылку на дискуссию, где обсуждали профессора Аронакса, и обсуждали вот в каком ключе – является ли он просто конформистом, старающимся со всеми ладить ради собственного удобства, или это действительно добрый человек?
Перечитывая роман, прихожу к выводу, что профессор реально добрый. Это видно по двум вещам – его отношению к дикарям острова Гвебороар, и по его отношению к Конселю.
Когда "Наутилус" сел на мель в Торресовом проливе, Аронакс попросил у Немо разрешения высадиться на остров Гвебороар – прогуляться и заодно пострелять дичи. Свалив с "Наутилуса", Нед Ленд и Консель резвились и дурачились, как школьники, сбежавшие с уроков.
читать дальше
- Словом, надо идти дальше, - сказал я. - Но будьте начеку! Остров, по-видимому, необитаем, а все же тут могут найтись охотники, не столь щепетильные насчет дичи, как мы!
- Хр!.. Хр!.. - прорычал Нед Ленд, выразительно лязгая зубами.
- Э-э! Что с вами, Нед? - воскликнул Консель.
- Честное слово, - сказал канадец, - я начинаю понимать прелесть людоедства!
- Нед! Нед! Что вы говорите? - крикнул Консель. - Да вы, оказывается, людоед? Право, жить в одной каюте с вами небезопасно. А если, проснувшись, я вдруг увижу, что наполовину съеден?
- Друг Консель, я люблю вас, но не настолько, чтобы съесть без особой надобности.
- Сомневаюсь в этом! - отвечал Консель. - Давайте-ка лучше охотиться! Настреляем-ка поскорее какой-нибудь дичи и насытим этого каннибала! Иначе господин профессор рискует в одно прекрасное утро найти вместо слуги "ножки да рожки"!
Видно, что Консель в обществе Аронакса, своего начальника, полностью расслаблен, не боится шутить и дурачиться. Он не боится, что его одернут, косо посмотрят, поставят на место резким словом или насмешкой. Очень доброжелательное, тактичное отношение к собственному слуге – признак доброты Аронакса, потому что согласно субординации подлаживаться под него должен именно Консель, а не наоборот.
За несколько дней до этого Аронакс поздравил Конселя с Новым годом.
читать дальше
Лишь только мы встали, утром, первого января 1868 года, я вышел на палубу, и тут меня встретил Консель.
- С вашего позволения, господин профессор, я хотел бы пожелать вам счастья в новом году, - сказал он.
- За чем же стало дело, Консель? Вообрази, что мы в Париже, в моем кабинете в Ботаническом саду! Но скажи, в чем ты видишь счастье при нынешних наших обстоятельствах? Жаждешь ли вырваться из плена, или мечтаешь продлить наше подводное путешествие?
- Ей-ей, не знаю, что и сказать! - отвечал Консель. - Много чудес довелось нам увидеть, и, признаться, в эти два месяца у нас не было времени скучать. Последнее чудо, говорят, всегда самое удивительное; и если впредь будет так продолжаться, я уж и не знаю, чем все это кончится!
...
Поэтому я так же охотно остался бы тут, как мистер Ленд охотно бы отсюда бежал. Сложись новый год несчастливо для меня, значит для него он сложился бы счастливо, и наоборот! Таким манером один из нас обязательно будет доволен. Ну, а в заключение пожелаю господину профессору всего, что он сам себе желает!
- Благодарю, Консель! А новогодних подарков тебе придется обождать до более удобного времени; пока же удовольствуйся крепким пожатием руки. Вот все, что я могу тебе предложить!
- Господин профессор никогда не был так щедр, - ответил Консель.
Аронакс не только очень любезен, даже ласков с Конселем – его реально интересует, хорошо ли ему на "Наутилусе", и доволен ли он своей новой жизнью. Не забываем, что дело происходит в середине XIX века, когда сословные перегородки были еще весьма прочны. Многим людям, относящимся к верхушкам общества и искренне считающим себя добрыми, и в голову бы не пришло интересоваться мнением собственной прислуги.
Когда на троих друзей на острове Гвебороар нападают дикари, Аронакс смотрит на них с любопытством и где-то даже с симпатией, хотя и сильно их опасается:
читать дальше
Туземцы по-прежнему толпились на берегу; их было больше, чем накануне, - человек пятьсот - шестьсот. Более смелые, воспользовавшись отливом, обнажившим прибрежные рифы, оказались не далее двух кабельтовых от "Наутилуса". Я видел ясно их лица. То были настоящие папуасы атлетического сложения, с высоким крутым лбом, с большим, но не приплюснутым носом и белыми зубами. Красивое племя!
Когда камень из пращи, выпущенный одним из туземцев, разбил редкую раковину в руках у Конселя, и тот в бешенстве выстрелил в него из ружья, Аронакс бросился на Конселя, пытаясь его остановить.
читать дальше - Раковина-левша! - повторил Консель взволнованным голосом.
- Погляди-ка на ее завиток!
- Ах, если господину профессору угодно мне поверить, - сказал Консель, взяв дрожащей рукой драгоценную раковину, - я никогда еще так не волновался!
...
Итак, мы с Конселем были поглощены созерцанием нашего сокровища. И я уже мечтал обогатить своей находкой Парижский музей, как вдруг камень, брошенный каким-то туземцем, разбил нашу драгоценность в руке Конселя.
Я вскрикнул. Консель, схватив мое ружье, прицелился в дикаря, размахивавшего пращой в десяти метрах от нас. Я бросился к Конселю, но он уже успел выстрелить, и электрическая пуля разбила браслет из амулетов, украшавший запястье дикаря!
- Консель! - кричал я. - Консель!
- Да разве господину профессору не угодно было видеть, что этот каннибал первым бросился в атаку?
- Раковина не стоит человеческой жизни, - сказал я.
- Ах, бездельник! - вскричал Консель. - Лучше бы он размозжил мне плечо!
Консель был искренен, но я остался при своем мнении.
В общем, я думаю, профессор Аронакс реально гуманный и добрый человек. Это не поза и не конформизм, это искренне